"Александр Щербаков. Кукушонок (Авт.сб. "Змий")" - читать интересную книгу автора

щедро. Сейчас разрешаю. Больше никому не давать. Тюрьма.
- Как сувенир, - сказал я.
- Сувенир! - захохотал "око". - Сувенир! Полгода заработок. Сувенир!
Пока шли приготовления к пиру, я сидел на камне, опустив ноги в воду.
Вечерело. Бледное небо, густая синева моря, багрово-бурые библейские
утесы.
Анхель помалкивал шагах в десяти сзади, а во мне поднималось что-то
неизъяснимое. Словно вот сейчас я встану и начну прорицать, сам не понимая
рвущихся наружу звуков, корчась и захлебываясь от невозможности исполнить
волю, наказующую мне. И вдруг нечаянно произнесу странное слово - и небо
разверзнется, хлынет палящий бесцветный свет, утесы распадутся, а море
встанет стеной. Меня сшибет, заткнет дыхание, но я еще успею догадаться,
что это гром.
Я разом видел и этот крах, и безмятежность, и влачащуюся во мраке
"звезду", и мой рисунок ее потрохов, и Апострофа на круге, и Мазеппа за
полированным столом, и тысячу других предметов и событий. Словно у меня
было не одно зрение, а семь, словно я мог заодно существовать в семи
мирах, в одних буйствуя, в других подвергаясь буйству, в третьих
растворяясь в упоительном немыслим.
Вдруг наложились друг на друга мой эскизик прежних лет и чертеж
брата-подрядчика, и...
Чепуха жуткая. Жуткая чепуха.
Ересь.
Недобертоше сказать - его перекосит. Не скажу. Пусть трудится спокойно.
И долго.


А сказать-то хочется.
Серебряную монетку прячу подальше.
Глянешь на нее - оживает в душе отзвук. Все бы разнес, заорал бы... И
скоренько топишь взгляд в здешнем сытом барахле, чтоб завязло, заглохло,
тихой ряской затянулось.


Будто я и впрямь игрушка в чьих-то звонких пальчиках.


Выложил я подрядчиковы бумаженции Недобертольду на стол, пошуршал он
ими - отшвырнул.
- Шарлатанство, - говорит. - Я так и думал. Направление надо закрывать.
Выражаясь вашим языком, завязывать.
Я и глазом не моргнул, хотя это не мой язык - битюжий.
- Это все шарлатанство, - говорю. - Меня, во всяком случае, учили, что
процесс радиоактивного распада нашему воздействию не поддается.
- Я не собираюсь воздействовать - я собираюсь инициировать. Это совсем
другое дело.
- Много на себя берете, доктор.
- Ваши мнения по каким бы то ни было поводам меня совершенно не
интересуют.
- Отчего же так, доктор? - говорю. - На вашем месте я помнил бы, кто