"Александр Щербаков. Рассказы из жизни А.П.Балаева" - читать интересную книгу автора

отсидевши, курицу эту нюхом чуять! Но терплю, на еду не бросаюсь. Не
положено мне.
А он, как услышал, что я не какой-нибудь там заезжий индейский петух, а
бесчиновная технарская сошка, так сразу, чувствую, приуныл. И высокомерная
такая нотка у него в голосе появилась.
- Ешьте и пейте, герр Шульц, - говорит. - У вашей национальности не в
обычае угощаться даже у друзей. Но у нас это принято, и коли вы прибыли в
эти края и намерены здесь поселиться, то следует вам привыкать к здешнему
обращению.
- Это, - отвечаю, - была бы недозволительная вольность с моей стороны.
- На то и вольности, - говорит, - чтобы их себе дозволять. Если мы
будем ждать, пока нам их разрешат, то не дождемся.
- Это мудрые слова, - отвечаю. - Они достойны пера Гете!
Он расхохотался.
- Герр Шульц! Вы читаете Гете?
Чувствую: перегнул я и попал впросак. Надо срочно выправлять промах.
- Мой долг, - отвечаю, - читать творения государственный муш, которого
светлейший герцог заксен-ваймарский приблизил к своей особе.
- Весьма достойное поведение, - говорит он. - Не смею надеяться, чтобы
ваши русские коллеги брали с вас в том пример. Для этого надобно, чтобы
государь приблизил к своей особе русского сочинителя, а этого не может
быть. Сочинительство у нас не таково, чтобы составить великолепие или
достоинство двора.
Обидно мне стало. Ест, пьет, причмокивает, в стресс меня вгоняет, да
еще и сноб. Прикинул я, что у меня есть еще час-полтора, и говорю:
- Я не могу читать русские книги. Но имею красивый почерк, и один
камарад давал мне переписать для одна особа ейне гедихьте господин Пушкин
и очень похвально говорил про этот дихьтер.
- Да не может быть! - восклицает он. - И что же это было за
стихотворение, не припомните?
- Там очень трудные слова, - отвечаю. - Но это про то, что он помнит
чудное мм-ге-новенье.
Ну, что я могу еще из Пушкина помнить! Ни единая строка больше на ум
нейдет. Какие-то отдельные слова мелькают и исчезают в левостороннем
коловращении.
- Не знаю таких стихов у господина Пушкина, - говорит он. - И
старайтесь не упоминать это имя, потому что государь велел удалить Пушкина
из столицы за его недостойное поведение. Состоя на службе при особе его
превосходительства генерал-губернатора, я мог бы запретить вам это, герр
Шульц. Но вижу перед собой просвещенного и полезного отечеству подданного
его величества, и поэтому примите это как настоятельный совет. Нет ли у
вас каких-либо жалоб и просьб к властям?
Я делаю ручки по швам.
- Никак нет, - отвечаю. - Имею только шелание скорее прибыть в штадт
Херсон и приступить к исполнению своих обязанностей!
- В чем желаю вам всяческого успеха, - говорит. - Ну что же, герр
Шульц! Скоро светать начнет. Кучера вашего, как видите, нет и в помине. Но
нет и разбойников. Их час прошел благополучно для вас. Если вы расположены
дальше ждать, не буду вам в том помехой. Мне пора.
И безо всякого стеснения сладко зевает.