"Андрей Щупов. Цветок" - читать интересную книгу автора

Ботанические словари - талмуды в три-четыре и более
килограммов оказались пусты. Марк напрасно слюнявил пальцы,
рыская по страницам и по абзацам. Наука не знала о флоре
ничего. Фотосинтез, размножение и рост, тысячи видов,
разбросанных от одной планетной макушки до другой - все это
совершенно не походило на то, что успел узнать он. Книги,
справочники и статьи с одинаковым занудством перечисляли сроки
цветения, количество тычинок и пестиков, наглядно на
фотографиях живых срезов поясняя многослойность стебельчатой
плоти. Даже в разделе орхидей Марк не нашел ничего
интересного. Господа ученые обращались с флорой так же просто,
как с фауной. Красота и живое отторгалось, как нечто
постороннее, структурный материализм выпячивался на первый
план, с удовольствием помыкая действительностью, претендуя на
золотую единственность. Апологеты прогресса не церемонились с
окружающим, поскольку это окружающее измерялось и взвешивалось
одними и теми же весами. Никто из них не желал понимать, что
можно изрезать человека в микронные куски, но при этом никому
и никогда не докопаться до души. Вероятно, именно по этим
причинам Марк так и не потрудился отыскать точное название
своего цветка. Он заранее воспринимал его, как чужое, данное
человеком - то бишь, тем, кто не разглядел главного, а значит,
ошибся и в определении.
Откидываясь на спинку стула, Марк устало закрывал глаза.
Мозг умирал, заставляя оживать что-то находящееся вовне. Путь
в астрале был короток и сладок. Мгновение, - и ОНИ снова
встречались. И снова начинался взлет - без перегрузок, без
вестибулярного трепета. Теперь и "выворачивание наизнанку"
давалось легче. Из куба в плоскость, а из нее - в безымянное
фигурное марево, гранями расползшееся по нестыкующимся
системам координат. Быть всюду и внутри, ногами в прошлом и
головой в будущем - казалось уже естественным. Но еще
волшебней было превращаться в многоглавого дракона, зеленым
дивом зависающим над мудрствующей травой. Кроной становилось
само естество, каждый лист уподоблялся глазу, а корни -
растопыренной, почти человеческой кистью уходили в земную
глубь, путешествуя в среде, не менее замечательной, чем
атмосфера.
Иногда, впрочем, случались и сбои. Его хрупкий и нежный
гид исчезал. Так исчезает на танцах та, ради которой,
собственно, и хотелось танцевать, немедленно повергая в апатию
и полное равнодушие ко всему происходящему. У Марка до апатии
дело не доходило, но он терялся, чувствуя, что начинает
трезветь, что в сознание робко закрадывается предположение о
неуместности всех его восторгов и полной иллюзорности всякого
чуда.
Живущие у пирамид не знают их магической силы, и может
быть, будни ИНОГО воспринимались Марком, как сказка, в то
время как сказки никакой не было. В какой-то степени это
становилось похожим на цирк, где за потешностью зверей стоит