"Гарри Поттер и Орден Феникса (народный перевод)" - читать интересную книгу автора (Роулинг Джоан)

Глава 37 Потерянное пророчество

Ноги Гарри ударились о твердую землю, его колени слегка подогнулись и голова золотого колдуна с громким звоном упала на пол. Он огляделся и увидел, что очутился в кабинет Дамблдора.

В отсутствие директора школы, все, казалось, восстанавливало против себя. Хрупкие серебряные приборы как прежде стояли на длинноногих столах, издавая тихий гул и шипение. Портреты директоров и директрис школы дремали в своих рамах, откинувшись головами назад на кресла или на противоположный край картины. Гарри посмотрел в окно. На горизонте обозначилась холодная бледно зеленая полоса: приближался рассвет.

Тишина и неподвижность нарушаемые изредка всхрапыванием или сопением спящего портрета, были невыносимы для него. Если бы окружающее его снаружи могло отобразить его чувства внутри, картины бы кричали от боли. Он мерял шагами тихий, красивый офис, часто дыша и стараясь не думать. Но он этого не было никакого спасения, он должен был думать…

Это он виноват в том, что Сириус умер; это он во всем виноват. Если бы он, Гарри, не оказался дураком настолько, чтобы попасться на уловку Вольдеморта, если он не был так убежден в реальности увиденного во сне, если бы только он не открыл свой разум, чтобы у Вольдеморт была возможность, как сказала Гермиона, полагаться на любовь Гарри играть в героя…

Это было невыносимо, он не будет думать об этом, он не мог выдержать это, он не хотел чувствовать или анализировать эту ужасную пустоту внутри него, темную пропасть на месте Сириуса, где исчез Сириус; он не хотел оставаться наедине с этим большим, тихим местом, он не мог это выдержать…

Картина позади него издала особенно громкий хрюкающий храп, и холодный голос сказал, — " A, Гарри Поттер…".

Финеас Нигеллус протяжно зевнул и потянулся, устремив на Гарри взгляд проницательных, узких глаз.

— Каким же ветром тебя занесло сюда в такой ранний час? сказал наконец Финеас.

Подразумевается, что этот кабинет закрыт для любого, кроме законного директора школы. Или сам Дамблдор прислал тебя сюда? О, не говори мне… он сделал еще один протяжный зевок. — Опять сообщение для моего никчемного праправнука?

Гарри не мог объяснить. Финеас Нигеллус не знал, что Сириус мертв, а Гарри не мог сообщить ему об этом. Сказать об этом вслух означало сделать это окончательным, свершившимся, невосполнимым.

Еще несколько портретов зашевелились. Охваченный ужасом при мысли, что его будут расспрашивать, Гарри пересек комнату и дернул за дверную ручку. Она не повернулась. Он был заперт внутри.

— Я надеюсь, это означает, — сказал тучный, красноносый колдун, висевший на стене позади директорского стола, — что Дамблдор скоро к нам вернется?

Гарри обернулся. Колдун рассматривал его с большим интересом. Гарри кивнул. Он снова дернул за дверную ручку, за своей спиной, но она осталось неподвижной.

— О, хорошо, — сказал волшебник. Без него было очень тоскливо, правда, очень тоскливо.

Он сидел на похожем на трон стуле, на котором он был нарисован и приветливо улыбался Гарри.

— Дамблдор, очень высоко вас ценит, уверен вы об этом знаете — сказал он успокаивающе, — О, да, он вас очень уважает.

Ощущение вины, которое заполняло всю грудную клетку Гарри, корчилось и извивалось теперь подобно чудовищному, тяжкому паразиту. Гарри не мог больше терпеть это, он не мог больше быть собой, он никогда не ощущал себя заточенным внутри своей собственной головы и тела, никогда ему так страстно не хотелось быть кем-нибудь другим…

Пустой камин взорвался изумрудно зеленым пламенем, Гарри отскочил подальше от двери, уставившись на человека, вращающегося за решеткой. Поскольку из пламени появилась высокая фигура Дамблдора, колдуны и ведьмы на стенах вокруг активно зашевелились, многие из них издавали приветственные крики.

— Спасибо — мягко произнес Дамблдор.

Он не смотрел на Гарри, вместо этого он направился к насесту около двери, вынул из внутреннего кармана своей мантии крошечного, уродливого, неоперенного Фокса, и бережно поместил в поднос мягкого пепла под золотым насестом, где обычно сидел полностью выросший Фукс.

— Ну, Гарри, — сказал Дамблдор, отворачиваясь наконец от птенца, — ты будешь рад услышать что ни один из твоих друзей-учеников не пострадал серьезно от повреждений, полученных в результате ночных событий.

Гарри попробовал сказать «Хорошо», но не раздалось ни звука. Ему казалось, что Дамблдор напоминает ему о том сколько ущерба он причинил, и хотя Дамблдор на этот раз смотрел прямо на него, и взгляд у него был скорее доброжелательный, чем обличительный, Гарри не мог встретиться с ним глазами.

Мадам Помфри занимается всеми. сказал Дамблдор. Нимфадоре Toнкс, судя по всему, придется провести какое-то время в Св. Мунго, но она полностью поправиться.

Гарри удовлетворился тем, что кивнул ковру, который стал светлее, поскольку небо снаружи побледнело. Он был уверен, что все портреты в комнате слушали, ловя каждое слово Дамблдора, задаваясь вопросом, где Дамблдор и Гарри были, и откуда взялись повреждения.

— Я знаю, как ты себя чувствуешь, Гарри — сказал Дамблдор очень спокойно.

— Нет, не знаете — сказал Гарри, и его голос прозвучал неожиданно громко и твердо: раскаленный добела гнев бушевал внутри него; Дамблдор понятия не имел о его чувствах.

— Видите, Дамблдор? — хитро произнес Финеас Нигеллус. Никогда не пытайтесь понять учеников. Они это ненавидят. Им гораздо больше нравиться быть трагически непонятыми, упиваться жалостью к себе, вариться в собственной…

— Достаточно, Финеас — сказал Дамблдор. Гарри решительно повернулся спиной к Дамблдору и посмотрел в окно. Вдалеке виднелся квиддичный стадион. Сириус появился там однажды в образе лохматого черного пса, так он мог наблюдать за тем, как Гарри играл; он, наверное, пришел, чтобы посмотреть, был ли Гарри столь же хорош как Джеймс… Гарри так никогда и не спросил его…

— Нет никакого стыда в том, что ты чувствуешь, Гарри, сказал голос Дамблдора. — Напротив, то, что можешь чувствовать такую боль — это твоя самая большая сила.

Гарри почувствовал, что раскаленный добела гнев, кипевший в ужасной пустоте, лизнул его нутро, заполняя его желанием оскорбить Дамблдора за его спокойствие и пустые слова.

— Моя самая большая сила, не так ли? — сказал Гарри срывающимся голосом, глядя на квиддичный стадион, но больше не видя его. — Вы понятия не имеете, вы не знаете…

— Чего я не знаю? — спокойно спросил Дамблдор.

Это было уже слишком. Гарри повернулся, дрожа от гнева. — Я не хочу говорить о том, что я чувствую, понятно?

— Гарри, то, что ты так страдаешь, доказывает, что ты — все еще человек! Эта боль — часть человеческого бытия.

— ТОГДА — Я - НЕ — ХОЧУ — БЫТЬ — ЧЕЛОВЕКОМ! — заорал Гарри, и, схватив хрупкий серебряный прибор с тонконогого стола рядом с собой, швырнул его через всю комнату, тот рассыпался о стену на сотню крошечных осколков. Несколько из картин издали гневные и испуганные крики, а портрет Армандо Диппета сказал "Вот как?!

— МНЕ ВСЕ РАВНО! — закричал на них Гарри, схватил лунаскоп и бросив его в камин. — С МЕНЯ ХВАТИТ, Я ВИДЕЛ ДОСТАТОЧНО, Я ХОЧУ ВЫЙТИ, Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ЭТО ЗАКОНЧИЛОСЬ, МНЕ ВСЕ РАВНО.

Он схватил стол, на котором стоял серебряный прибор и швырнул его тоже. Тот разбился об пол, и его ножки разлетелись в разные стороны.

— Тебе не все равно — произнес Дамблдор. Он не вздрогнул и не сделал ни малейшей попытки остановить Гарри, уничтожающего его кабинет. Выражение его лица было спокойным, почти безмятежным. — Тебе не все равно до такой степени, что ты чувствуешь что эта боль будет кровоточить в тебе до самой смерти.

— МНЕ — ВСЕ РАВНО! — Гарри закричал так громко, что он почувствовал, что его горло может разорваться, и на секунду, ему захотелось подскочить к Дамблдору и ударить его тоже, разбить это спокойное старое лицо, поколебать его, уязвить его, заставить его почувствовать хотя бы крошечную долю того ужаса, который был внутри него.

— О, да, тебе не все равно, — произнес Дамблдор, еще более спокойно. Теперь ты потерял свою мать, отца, и самого близкого, родного человека, которого ты когда-либо знал. Конечно же тебе не все равно.

— ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ, ЧТО Я ЧУВСТВУЮ! — орал Гарри. — ВЫ — СТОЯЩИЙ ТАМ… ВЫ…

Но слов больше не хватало, и от уничтожения вещей больше не было толку, ему хотелось бежать, бежать не оглядываясь и оказаться где-нибудь, где он не будет видеть эти ясные синие глаза, смотрящие на него, это ненавистное спокойное старое лицо.

Он повернулся на каблуках, подбежал к двери, опять схватился за дверную ручку и дернул за нее.

Но дверь не открылась. Гарри развернулся к Дамблдору.

— Освободите меня — произнес он. Он дрожал с головы до пят.

— Нет — ответил Дамблдор просто.

В течение нескольких секунд они глядели друг на друга.

— Освободите меня — опять произнес Гарри.

— Нет — повторил Дамблдор.

— Если вы этого не сделаете, если вы будете удерживать меня здесь, если вы меня не отпустите…

— В любом случае можешь продолжать уничтожать мое имущество. — сказал Дамблдор отчетливо. Осмелюсь заметить, у меня его слишком много.

Он обошел вокруг стола и присел за ним, наблюдая за Гарри.

— Освободите меня — произнес Гарри ледяным и почти столь же спокойным как у Дамблдора голосом.

— Нет, пока я не выскажусь — ответил Дамблдор.

— Вы — и вы думаете, что я хочу, вы думаете, что я соглашусь — МНЕ ВСЕ РАВНО, ЧТО ВЫ СКАЖЕТЕ! — орал Гарри. — Я не хочу ничего слышать от вас!

— Ты будешь — произнес Дамблдор настойчиво. Поскольку ты пока не настолько зол, каким можешь быть. Если ты нападешь на меня, а я знаю — ты близок к этому, я хотел бы полностью это заслужить.

— О чем вы говорите?

— Это я виноват в том, что Сириус умер — отчетливо произнес Дамблдор. Или, вернее сказать, это почти полностью моя вина. Я не настолько высокомерен, чтобы взять на себя всю ответственность. Сириус был храбрым, умным и энергичным человеком, а такие люди обычно не соглашаются сидеть дома в бегах, в то время как другие, как они полагают, подвергаются опасности. Однако ты не должен не на минуту поверить в то, что была необходимость в твоем посещении Отдела Тайн сегодня вечером. Если бы я был откровенен с тобой, Гарри, так как я должен был бы быть, ты знал бы давным-давно, что Вольдеморт будет стараться заманить тебя в Отдел Тайн, и ты никогда бы не поддался на его уловку и не пошел бы туда сегодня вечером. И Сириус не пошел бы за тобой. И это вина лежит на мне, на мне одном.

Рука Гарри все еще находилась дверной ручке, но он не сознавал этого. Он пристально глядел на Дамблдора, едва дыша, слушая, и едва ли понимая то, что услышал.

— Пожалуйста, сядь — сказал Дамблдор. Это был не приказ, это была просьба. Гарри пошатывался, когда он медленно брел через комнату, засыпанную теперь серебряными осколками и кусками древесины, и сел лицом к столу Дамблдора.

— Так ли я понял — медленно произнес Финеас Нигеллус после ухода Гарри — мой праправнук — последний из Блэков, — мертв?

— Да, Финеас — сказал Дамблдор.

— Я не верю этому — резко ответил Финеас.

Гарри повернулся вовремя, чтобы увидеть Финеаса покидающего портрет, он знал, что тот пошел навестить другие картины в поместье Гримволд. Он бы шел, вероятно, от портрета к портрету, через весь дом призывая Сириуса.

— Гарри, я задолжал тебе объяснение — сказал Дамблдор. Объяснение ошибок старика. Поскольку теперь я вижу, что все то, что я сделал и не сделал в отношении тебя, несет отпечаток неудач возраста. Юноше не дано понять как думает и чувствует старик. Но старики виноваты, если они забывают как это — быть молодыми… и я, кажется, в последнее время забыл…

Солнце теперь было высоко, над горами показался край великолепного апельсина, а небо над ним было бесцветным и сияющим. Свет упал на Дамблдора, на серебро его бровей и бороды, на морщины, взбороздившие его лицо.

— Пятнадцать лет назад, когда я увидел шрам на твоем лбу, я предположил, что это может означать — сказал Дамблдор. — Я предположил, что знак связи, соединившей тебя и Вольдеморта.

— Вы говорили мне это раньше, профессор — сказал Гарри прямо. Он не боялся показаться грубым. Его не волновало бы и нечто большее.

— Да, — ответил Дамблдор извиняющимся тоном. — Да, но понимаешь, необходимо начать с твоего шрама. Поскольку, вскоре после того, как ты воссоединился с волшебным миром, стало очевидным что я был прав, и твой шрам предупреждал тебя, когда Вольдеморт был рядом с тобой, или когда ты ощущал его сильные эмоции.

— Я знаю. — сказал Гарри устало.

— И эта твоя способность — выявлять присутствие Вольдеморта, даже когда он замаскирован, и знать то, что он чувствует, когда он эмоционально возбужден — стала более явной с тех пор, как Вольдеморт вернул себе тело и полную силу.

Гарри даже не потрудился кивнуть. Он все это уже знал.

— До недавнего времени — произнес Дамблдор, я был просто обеспокоен, что Вольдеморт может понять, что между вами существует связь. Полная уверенность наступила, когда ты проник настолько глубоко в его разум, что он ощутил твое присутствие. Я говорю, конечно, о ночи, когда ты был свидетелем нападения на мистера Уэсли.

— Да, Злей сказал мне — пробормотал Гарри.

— Профессор Злей, Гарри, — спокойно поправил Дамблдор. Но разве ты не задавался вопросом, почему не я объяснил тебе это? Почему не я обучал тебя Мыслезащите? И почему я так нечасто смотрел на тебя за эти месяцы?

Гарри поднял глаза. Теперь он увидел, что Дамблдор выглядит грустным и усталым.

— Да, — пробормотал Гарри, — да, я спрашивал себя.

— Видишь ли, — продолжал Дамблдор, я был уверен, что вскоре Вольдеморт попытается силой воздействовать на твой разум, управлять твоими мыслями и сбивать тебя с толку, и я не стремился дополнительно стимулировать его. Я был уверен, что если бы он понял, что наши отношения были — или когда-либо были — ближе, чем дозволенные между директором школы и учеником, он использует шанс воспользоваться тобой как средством, чтобы шпионить за мной. Я боялся, что используя тебя, он попробует обладать тобой. Гарри, я думаю, у меня были основания полагать, что был прав думая, что Вольдеморт использовал тебя таким образом. В тех редких случаях, когда мы с тобой непосредственно сталкивались, мне казалось, что я видел его тень, движение в глубине твоих глаз…

Гарри вспомнил ощущение, как будто дремлющая змея поднималась в нем, готовая ударить, в те моменты, когда он и Дамблдор встречались глазами.

— Целью обладания тобой Вольдемортом, которое он продемонстрировал сегодня ночью, была не моя гибель, а твоя. Он надеялся, во время того краткого мига обладания тобой, что я пожертвую тобой, чтобы убить его. Как видишь, я пробовал на расстоянии защитить тебя, Гарри. Ошибка старика…

Он глубоко вздохнул.

Гарри позволял словам течь сквозь него. Он так хотел знать все это несколько месяцев назад, но теперь это все ни имело значения по сравнению с зияющей бездной внутри него, которой была гибель Сириуса, ничего кроме этого не имело значения…

— Сириус сказал мне, что ты почувствовал Вольдеморта внутри себя в ту самую ночь, когда у тебя было видение нападения на Артура Уэсли. Я понял, что мои худшие опасения подтвердились: Вольдеморт понял, что он может воспользоваться тобой. В попытке вооружить тебя против нападений Вольдеморта на твой разум, я устроил занятия с профессором Злеем.

Он сделал паузу.

Гарри смотрел как солнечный свет, медленно скользил по полированной поверхности стола Дамблдора, осветив серебряный пузырек чернил и красивое алое перо. Гарри мог поклясться, что портреты вокруг них проснулись и увлеченно слушают объяснения Дамблдора, он мог расслышать случайный шелест одежд, легкую прочистку горла. Финеас Нигеллус все еще не вернулся.

— Профессор Злей выяснил — продолжил Дамблдор, что тебе месяцами снилась дверь в Отдел Тайн. Мысль о возможности добыть пророчество, конечно, овладела Вольдемортом с тех пор, как он вернул себе тело, и он был возле двери, что ты и увидел, хотя и не знал, что это значило. Тогда же ты увидел Роквуда, который перед арестом работал в Отделе Тайн и сообщил Вольдеморту, то, что мы знали уже давно — что пророчества, хранимые в Министерстве Магии, надежно защищены. Только те люди, к кому они относятся, могут снять их с полок без риска обезуметь: в этом случае, либо сам Вольдеморт должен был бы войти в Министерство Магии, рискуя наконец себя обнаружить, либо ты должен был взять это для него. Это стало вопросом даже более безотлагательным, чем то, что ты должен научиться Мыслезащите.

— Но я не сделал этого — пробормотал Гарри.

Он сказал это вслух, чтобы уменьшить мертвый вес вины внутри него: признание должно конечно частично облегчить ужасный груз давивший на его сердце.

— Я не практиковался, я не работал, я не мог самостоятельно остановить терзающие меня сны, Гермиона говорила, чтобы я продолжал это делать, если я бы я это делал, он никогда бы мне не смог показать, куда идти, и — Сириус бы не…Сириус бы не…

Что-то взорвалось в голове Гарри: потребность объяснить, чтобы оправдать себя…

— Я пытался узнать, действительно ли он захватил Сириуса, я пошел в кабинет Умбридж, я говорил с Кричером в очаге, и он сказал, что Сириуса нет там, он сказал, что он ушел!

— Кричер солгал — спокойно сказал Дамблдор. — Ты — не его хозяин, он может лгать тебе и ему даже не нужно наказывать себя. Кричер хотел, чтобы ты пошел в Министерство Магии.

— Он, он послал мне нарочно?

— О да. Боюсь, Кричер несколько месяцев служил не одному хозяину.

— Как? — тупо произнес Гарри. — Он не был за пределами поместья Гримволд несколько лет.

— Кричер воспользовался этой возможностью перед самым Рождеством. сказал Дамблдор, — очевидно, когда Сириус закричал на него "Убирайся!" Он поймал Сириуса на слове и понял это как приказ покинуть дом. Он пошел к единственному члену семьи Блэков, которого уважал; к кузине Блэка Нарциссе, сестре Беллатрисы и жене Люциуса Малфоя.

— Как вы все это узнали? — спросил Гарри. Сердце его забилось сильнее. Ему было плохо. Он с волнением вспомнил о более чем странном отсутствии Кричера на Рождество, и как он снова появился на чердаке…

— Кричер рассказал мне вчера ночью — ответил Дамблдор. — Понимаешь, когда ты сделал профессору Злею то загадочное предупреждение, он понял, что у тебя было видение Сириуса, заточенного в коридорах Отдела Тайн. И он, как и ты, поспешил сразу же связаться с Сириусом. Должен объяснить, что у членов Ордена Феникса есть более надежные средства связи, чем камин в кабинете Долорес Умбридж. Профессор Злей нашел Сириуса целым и невредимым в поместье Гримволд.

— Однако, когда вы не вернулись после похода в Запретный Лес с Долорес Умбридж, профессор Злей забеспокоился, что ты все еще уверен, что Сириус в плену у Лорда Вольдеморта. Он сразу же поднял по тревоге кое-кого из членов Ордена.

Дамблдор глубоко вздохнул и продолжил. — Аластор Хмури, Нимфадора Тонкс, Кингсли Шаклболт и Рем Люпин были в Штабе, когда он оказался на связи. Все сразу же согласились, что надо идти к вам на помощь. Профессор Злей попросил, чтобы Сириус остался на месте, так как кому-то нужно было остаться в штабе, чтобы сообщить мне о случившемся, поскольку я должен был прибыть с минуту на минуту. Тем временем он, профессор Злей, отправился искать вас в Запретном Лесу. Но Сириус не захотел оставаться там, в то время как другие пошли вас искать. Он перепоручил Кричеру обязанность сообщить мне, что случилось. Так что, когда, я, вскоре после того, как они все уехали в Министерство, прибыл в поместье Гримволд, эльф, рассказал мне, оглушительно хохоча, куда ушел Сириус.

— Он смеялся? — сказал Гарри севшим голосом.

— О, да, — ответил Дамблдор. Видишь ли, Кричер не мог предать нас всех. Он — не секретный хранитель Ордена, он не мог выдать Малфоям наше местонахождение, или сообщить им любой из конфиденциальных планов Ордена, которые ему запретили разглашать. Он был связан чарами своего рода, которые говорят, что он не мог не повиноваться прямому приказу своего хозяина, Сириуса. Но он дал Нирциссе информацию, которая была очень ценной для Вольдеморта, все же, должно быть, казалась чем-то слишком само собой разумеющимся для Сириуса, чтобы подумать о необходимости запретить ее повторять.

— То есть? — произнес Гарри.

— То есть, тот факт, что человеком, о котором Сириус беспокоился больше всего на свете, был ты, — спокойно произнес Дамблдор. То есть тот факт, что ты считал Сириуса чем-то средним между отцом и братом. Вольдеморт, конечно же, уже знал, что Сириус в Ордене, и что ты знал, где он — но информация Кричера заставила его понять, что единственным человеком ради спасения которого ты пошел бы куда угодно, был Сириус Блэк.

Губы Гарри были холодными и оцепенелыми.

— И… когда я спросил Кричера вчера вечером там ли Сириус…

— Малфой, несомненно по указанию Вольдеморта, сказали ему, что он должен найти способ убрать Сириуса с дороги, как только у тебя будет видение замучиваемого Сириуса. Тогда, если ты решишь проверить, дома ли Сириус или нет, Кричер сможет солгать, что его нет. Кричер ранил гиппогрифа Конькура вчера, и, в то время когда ты появился в очаге, Сириус поднимался к нему.

В легких Гарри, казалось, не хватало воздуха, он дышал часто и поверхностно.

— И Кричер рассказал вам все это… и смеялся? — прокаркал он.

— Он не хотел мне говорить — сказал Дамблдор. — Но мне достаточно выполнить Legilimens самостоятельно, чтобы узнать когда мне лгут, и я убедил его рассказать мне все прежде, чем я уехал в Отдел Тайн.

— И, — прошептал Гарри, сжимая на коленях похолодевшие руки в кулаки, — и Гермиона еще говорила нам быть милыми с ним…

— Она была совершенно права, Гарри — сказал Дамблдор. Я предупредил Сириуса, когда мы устроили в доме № 12 на площади Гримволд наш штаб, что с Кричером нужно обращаться с добротой и уважением. Я также сказал ему, что Кричер может быть опасен для нас… Я не думаю, что Сириус воспринял меня всерьез, или что он когда-либо отдавал себе отчет, что у Кричера, могут быть чувства, настолько же сильные как человеческие…

— НЕ ОБВИНЯЙТЕ — НЕ СМЕЙТЕ — ГОВОРИТЬ — ТАК — О СИРИУСЕ — у Гарри перехватило дыхание, он не мог произнести нужные слова, но гнев, который на какой-то время заснул, вспыхнул в нем снова: он не позволит Дамблдору обвинять Сириуса. — Кричер — грязный лгун, он заслужил…

— Кричер — всего лишь то, чем его сделали волшебники, Гарри, — сказал Дамблдор. — Да, он достоин сожаления. Его существование было столь же несчастным как у вашего друга Добби. Он был вынужден исполнять повеления Сириуса, потому что Сириус был последним из семьи, которой он был порабощен, но он не чувствовал никакой настоящей привязанности к нему. И, не снимая вину с Кричера, нужно признать, что Сириус не сделал ничего, чтобы облегчить Кричеру его долю…

— НЕ ГОВОРИТЕ ТАК О СИРИУСЕ! — закричал Гарри.

Он снова был на ногах, разъяренный, готовый налететь на Дамблдора, который явно вообще не понимал Сириуса, каким храбрым тот был, как он страдал…

— А как насчет Злея? — сплюнул Гарри. — О нем вы не говорите, не так ли? Когда я сказал ему, что Вольдеморт захватил Сириуса, он только глумился надо мной, как обычно.

— Гарри, ты же знаешь, у профессора Злея не было другого выбора, кроме как притворяться перед Долорес Умбридж, что он не принимает тебя всерьез произнес Дамблдор настойчиво, — я же уже объяснил, что он сразу же оповестил Орден, о том, что ты сказал. Именно он догадался, куда вы ушли, когда вы не вернулись из Леса. Также именно он дал профессору Умбридж фальсифицированный признавалиум, когда она пыталась вынудить тебя сообщить местонахождение Сириуса.

Гарри проигнорировал это; он чувствовал дикое удовольствие обвиняя Злея, это, казалось освобождало его самого от ужасной вины, и он хотел услышать, что Дамблдор согласен с ним.

— Злей, Злей дразнил Сириуса, что тот остается дома, выставлял Сириуса трусом.

— Сириус был слишком взрослым и умным, чтоб позволить слабой колкости задеть себя — сказал Дамблдор.

— Злей прекратил давать мне уроки Мыслезащиты! — Гарри рычал. — Он вышвырнул меня из своего кабинета!

— Я знаю об этом. — сказал Дамблдор тяжело. — Я уже говорил тебе, что я сделал ошибку, не обучая тебя сам, хотя я был уверен, что в то время не было ничего опаснее, чем, своим присутствием, еще больше открыть твой разум для Вольдеморта.

— Злей сделал еще хуже, мой шрам всегда болел сильнее после его уроков. — Гарри вспомнил мысли Рона на эту тему и сорвался — откуда Вы можете знать, то он не пытался ослабить меня для Вольдеморта, облегчить ему доступ внутрь меня?

— Я доверяю Злодеусу Злею — просто сказал Дамблдор, но я забыл — еще одна ошибка старика — что некоторые раны слишком глубоки чтобы зажить. Я думал, что профессор Злей сможет преодолеть свои чувства к вашему отцу — я был не прав.

— Но это — НОРМАЛЬНО, не правда ли? — закричал Гарри, игнорируя шокированные лица и неодобрительное бормотание портретов на стенах. — Это НОРМАЛЬНО, что Злей ненавидел моего папу, но это — НЕ НОРМАЛЬНО, что Сириус ненавидел Кричера?!

— Сириус не ненавидел Кричера, — сказал Дамблдор. — Он считал его слугой, недостойным большего интереса или внимания. Безразличие и пренебрежение часто приносят больший вред чем прямая неприязнь… фонтан, который мы разрушили ночью, солгал. Мы, колдуны, слишком долго плохо обращались и пренебрегали нашими товарищами и теперь мы пожинаем плоды этого.

— ЗНАЧИТ СИРИУС ЗАСЛУЖИЛ, ТО, ЧТО ПОЛУЧИЛ, НЕ ТАК ЛИ? — орал Гарри.

— Я этого не сказал, и от меня ты этого никогда не услышишь — спокойно ответил Дамблдор. — Сириус не был жестоким, он был добр к домовым эльфам вообще. Он не любил Кричера, потому что Кричер был живущим напоминанием дома Сириуса, который он ненавидел.

— Да, он ненавидел его! — сказал Гарри надтреснутым голосом, повернулся спиной к Дамблдору и пошел прочь.

Солнечный свет заполнил комнату изнутри, и глаза всех портретов наблюдали за тем как он идет, не понимая, что он делает, не видя кабинета, не видя ничего.

— Вы заставили его находиться взаперти в доме, который он ненавидел, именно поэтому он захотел уйти вчера ночью.

— Я старался сохранить Сириусу жизнь — спокойно произнес Дамблдор.

— Людям не нравиться быть взаперти! — разъяренно сказал Гарри, набросившись на него. — Вы поступали со мной так все прошлое лето!

Дамблдор спрятал лицо в ладонях, закрыв длинными пальцами глаза. Гарри смотрел на него, но этот нетипичное для Дамблдора проявление усталости или горя, или чего-то еще, не смягчило его. Напротив, он еще сильнее рассердился от того, что Дамблдор проявил слабость. Он не имел никакого права быть слабым, когда Гарри хотелось злиться и бушевать.

Дамблдор опустил руки и взглянул на Гарри сквозь очки-полумесяцы.

— Пришло время, — произнес он, — рассказать тебе, Гарри, то, что я должен был сообщить тебе пять лет назад. Пожалуйста, сядь. Я собираюсь рассказать тебе все. Я прошу лишь немного терпения. У тебя будет возможность злиться на меня, если тебе нравиться, когда я закончу. Я не буду останавливать тебя.

Гарри впился в него на мгновение взглядом, затем плюхнулся назад на стул перед Дамблдором и застыл в ожидании. Дамблдор взглянул на мгновение на освещенные солнцем землю за окном, затем оглянулся назад на Гарри и сказал:

— Пять лет назад, Гарри, ты приехал в Хогвартс, целым и невредимым, как я хотел и планировал. Хорошо — не совсем невредимым. Ты страдал. Я знал, что так будет, когда я оставил тебя на пороге у твоих тети и дяди. Я знал, что обрекал тебя на десять темных и трудных лет.

Он сделал паузу. Гарри ничего не сказал.

— Ты можешь спросить — с полным основанием, — почему так получилось. Почему тебя не могла взять какая-нибудь колдовская семья? Многие были бы более чем счастливы так поступить, и сочли бы за честь вырастить тебя как сына.

— Мой ответ — потому, что моей задачей было сохранить тебе жизнь. Ты был в опасности, возможно большей, нежели любой другой, но я ее выполнил. Вольдеморт был уже побежден, но его сторонники, а многие из них были почти столь же ужасны, как и он, все еще были на свободе, в ярости, рассерженные, отчаявшиеся. И мне пришлось принимать решение с оглядкой на будущее. Верил ли я, что Вольдеморт сгинул навсегда? — Нет. Я не знал, пройдет десять, двадцать или пятьдесят лет прежде, чем он вернется, но я был уверен, что это произойдет, и я также был уверен, зная его, что он не успокоится, пока не убьет тебя.

— Я знал, что знание Вольдемортом магии, возможно более обширно чем у любого другого живущего колдуна. Я знал, что даже мои наиболее сложные и мощные защитные заклинания и чары, вряд ли окажутся непреодолимыми, если он когда-нибудь вернет себе полную мощь. Но я также знал слабое место Вольдеморта. И тогда я принял решение. Ты был защищен древним волшебством о котором он знал, которое он презирал, и которое он, поэтому, всегда, недооценивал — на свою беду. Я говорю, конечно, о том, что твоя мать умерла, чтобы спасти тебя. Она дала тебе длительную защиту, чего он никогда не ожидал, защиту, которая течет в твоих жилах по сей день. Поэтому я доверился крови твоей матери. Я оставил тебя ее сестре, ее единственной оставшейся родственнице.

— Она не любит меня — сказал Гарри тотчас же. — Она не наложит проклятия.

— Но она взяла тебя — парировал Дамблдор. — Она, возможно, взяла тебя с неохотой, с раздражением, против воли, с горечью, но все же она взяла тебя, и поступив так, она скрепила заклятие, которое я поместил в тебе. Жертва твоей матери сделала кровные узы самой сильной броней, которую я мог дать тебе.

— Я все еще не…

— До тех пор, пока ты называешь домом место, где живет материнская кровь, Вольдеморт тебя там не сможет достать или причинить тебе вред. Он пролил ее кровь, но она живет в тебе и ее сестре. Ее кровь стала твоим убежищем. Тебе нужно возвращаться туда только раз в году, но до тех пор, пока ты будешь называть это домом, до тех пор пока ты там, он не сможет навредить тебе. Твоя тетя это знает. Я объяснил ей, что я сделал, в письме, которое я оставил с тобой на ее пороге. Она знает, что то, что она приютила тебя, возможно, хранило тебе жизнь в течении пятнадцати лет.

— Подождите, — сказал Гарри, — подождите минутку… Он выпрямился на стуле и уставился на Дамблдора. — Вы послали этот Вопиллер. Вы велели ей вспомнить — это был ваш голос.

— Я подумал, — сказал Дамблдор, слегка наклоняя голову, — что ей нужно было напомнить о договоре, который она скрепила, взяв тебя. Я подозревал, что нападение дементора могло побудить ее опасаться твоего присутствия в качестве приемного сына.

— Это подействовало. — сказал Гарри спокойно. — Вернее больше на моего дядю, чем на нее. Он хотел выгнать меня, но после того, как появился Вопиллер, она сказала, что я должен остаться.

— Пять лет назад, — продолжал Дамблдор, как если бы он не делал паузу в своем рассказе, — ты приехал в Хогвартс, возможно не настолько счастливый и обласканный, как мне хотелось бы, но все же живой и здоровый. Ты был не избалованным маленьким принцем, а мальчиком, настолько нормальным, насколько я мог надеяться при данных обстоятельствах. До этого момента, мой план срабатывал.

— А затем, ну ты помнишь события своего первого года в Хогвартсе также отчетливо как и я. Ты замечательно проявил себя в испытании в котором ты раньше, намного раньше чем я ожидал, встретился лицом к лицу с Вольдемортом. Ты снова выжил. Больше того, ты отсрочил его возвращение к полному могуществу и силе. Ты сразился человеческим оружием. Я гордился тобой больше, чем мог это выразить.

И все-таки в моем замечательном плане был недостаток. Очевидный просчет, о котором я знал даже тогда, который мог погубить все. И все же, зная насколько важен успех моего плана, я сказал себе, что не позволю этом недостатку разрушить его. Лишь я один мог это предотвратить, так что я должен был быть сильным. Мое первое испытания я прошел, когда ты лежал в больничном крыле, слабый после сражения с Вольдемортом.

— Я не понимаю о чем вы говорите — сказал Гарри.

— Разве ты не помнишь, как ты спросил меня, когда лежал в больнице, почему Вольдеморт пытался убить тебя, когда ты был ребенком?

Гарри кивнул.

— Что я мог сказать тебе тогда?

Гарри взглянул в синие глаза и ничего не ответил, но его сердце опять ускорило бег.

— Ты пока не видишь недостатков в этом плане? Нет, наверное нет. Ну, как ты знаешь, я решил не отвечать тебе. Одиннадцать лет, сказал я себе, слишком юный, чтобы узнать. Я не собирался тебе рассказывать в одиннадцать лет. Слишком тяжкое знание для столь юного возраста. Я должен был распознать признаки опасности уже тогда. Я должен был спросить себя, почему меня не встревожил вопрос, на который, как я знал, я однажды должен дать ужасный ответ. Я должен признаться, что я был слишком счастлив думать, что я не должен делать этого в этот знаменательный день… Ты был еще юным, слишком юным. Итак, мы подошли к твоему второму году в Хогвартсе. И опять ты принял вызов, с которым даже взрослые колдуны не оказывались лицом к лицу. И опять ты оправдал мои самые безумные надежды. Тем не менее ты опять не спросил меня. Мы обсуждали твой шрам, о да, и подошли очень близко к теме. Почему я не сообщил тебе все? Ну, мне казалось, что получить такую информацию в двенадцать лет будет ненамного легче чем одиннадцать. Я разрешил тебе, запачканному кровью, усталому но бодрому оставить меня, и если я и ощутил приступ неловкости от того, что не сообщил тебе до сих пор, то он быстро прошел. Ты был еще таким юным, понимаешь, я не смог найти в себе силы испортить эту ночь триумфа…

Ты понимаешь, Гарри? Теперь ты видишь недостаток в моем блестящем плане? Я попал в ловушку, которую я предвидел, которую, я сказал, себе, я мог избежать, я должен был избежать.

— Я не…

— Я слишком беспокоился о тебе — сказал Дамблдор просто. — Я больше беспокоился о твоем счастье, нежели о том, чтобы ты узнал правду, больше о спокойствии твоего рассудка, чем о своем плане, больше о твоей жизни, чем о жизнях, которые будут погублены в случае, если план потерпит крах. Другими словами, я действовал в точности так, как и ожидал Вольдеморт, будут действовать любящие дураки. Было ли это защитой? Я защищал тебя от любого, кого видел — как мог, и я наблюдал за тобой с более близкого расстояния, чем ты можешь себе представить — желая спасти тебя от боли, ведь ты уже настрадался. Разве меня волновали многочисленные безликие и безымянные люди и твари, убитые в неопределенном будущем, если здесь и сейчас ты был живым, довольным и счастливым? Я и не мечтал, что в моих руках окажется такой человек.

Мы подошли к твоему третьему году. Я наблюдал издалека, за тем как ты старался отразить дементоров, как ты нашел Сириуса, как ты узнал кем он был и спас его. Мог ли я рассказать тебе тогда, в тот момент, когда ты торжествующе выхватил своего крестного отца из челюстей Министерства? Но теперь, в тринадцать лет, мои оправдания исчерпались. Возможно ты был юным, но доказал, что являешься исключением. Моей совести было нелегко, Гарри. Я знал, что время скоро наступит…Но ты вышел из лабиринта в прошлом году, увидев смерть Седрика Диггори, едва-едва сам избежав смерти, и я не рассказал тебе, хотя я знал, что теперь, когда Вольдеморт вернулся, я должен сделать это как можно скорее. А теперь, сегодня ночью, я узнал, что ты был готов узнать уже давно, что я оберегал тебя слишком долго, поскольку ты доказал, что я должен был возложить это бремя на тебя раньше. Моим единственным оправданием является то, что наблюдая, как ты несешь бремя, большее, чем любой другой ученик, когда либо посещавший эту школу, я не мог возложить на тебя дополнительный груз, к тому же самый тяжкий.

Гарри ждал, но Дамблдор молчал.

— Я все еще не понимаю…

— Вольдеморт пытался убить тебя, когда ты был ребенком, из-за пророчества, сделанного незадолго до твоего рождения. Он знал, что пророчество было сделано, хотя он не знал его полного содержания. Он пытался убить тебя, когда ты еще был ребенком, веря что это соответствует условиям пророчества. Он обнаружил, на свою беду, что он ошибся, когда проклятие, которое должно было убить тебя обратилось против него самого. И поэтому, с тех пор как он вернул себе тело, и особенно, после твоего чудесного спасения от него в прошлом году, он настроился услышать пророчество полностью. Оружие, которое он искал столь усердно со времен своего возвращения — это знание того, как уничтожить тебя.

Солнце полностью встало: кабинет Дамблдора купался в солнечном свете. Стеклянный ларец, в котором находился меч Годфрика Гриффиндора, переливался белым и опаловым, куски приборов, которые Гарри сбросил на пол, блестели как капли дождя, а позади него птенец Фоукс в своем гнезде из пепла издал нежное чириканье.

— Пророчество разбилось — бесцветным голосом произнес Гарри. — Я тащил Невилла прочь от того места в комнате со сводчатой аркой и порвал его робу, и оно упало.

— Разбившаяся вещь была просто записью пророчества, хранимая Отделом Тайн. Но пророчество было сделано для одного человека и этот человек отлично может его повторить.

— Кто это слышал? — спросил Гарри, подумав, что уже знает ответ.

— Я — сказал Дамблдор. — Однажды, сырой и холодной ночью шестнадцать лет назад, в комнате над баром в гостинице "Свиная голова". Я пошел туда, чтобы увидеться с претендентом на должность преподавателя Прорицания, хотя это и противоречило моему убеждению, что Прорицание как предмет не следует преподавать вообще. Впрочем, претендентом была праправнучка очень известного и очень одаренного провидца, и я думал, что следует из вежливости встретиться с ней. Я разочаровался. Мне показалась, что у нее самой нет и намека на дар. Я сказал ей, надеюсь вежливо, что не считаю, что она подходит для этой должности. Я развернулся, чтоб уйти.

Дамблдор поднялся на ноги, и прошел мимо Гарри к черному шкафчику за насестом Фоукса. Он наклонился, и выпрямившись, достал оттуда неглубокую каменную раковину, с рунической резьбой по краям, в которой Гарри увидел своего отца, мучающего Злея. Дамблдор подошел назад к столу, поставил на него думоотвод и поднес палочку к собственному виску. Отстранив ее, он поместил серебристые, похожие на паутину, налипшую на палочку, мысли в раковину. Он опять присел за стол, и поглядел на мгновение как текут и вращаются в раковине его мысли. Затем, вздохнув, он поднял палочку и прикоснулся ее кончиком к серебристому веществу. Оттуда немедленно выросла закутанная в шаль фигура, с неестественно увеличенными из-за очков глазами, и начала медленно вращаться, причем ее ноги оставались в раковине. А затем Сибилла Трелани заговорила, не своим обычным неземным, мистическим голосом, а резким и хриплым, голосом, который Гарри уже однажды раньше слышал: Тот, в чьей власти победить Тёмного лорда, скоро придет… родится у тех, кто трижды избежал его, родится на исходе седьмого месяца… и Тёмный лорд отметит его как равного, но у него будет сила, неизвестная Тёмному Лорду…и кто-то из них должен погибнуть от руки другого, обоим не жить, если выжил другой… Тот, в чьей власти победить Тёмного лорда, родится на исходе седьмого месяца…

Медленно вращаясь профессор Трелани погрузилась назад в серебряную массу и исчезла. В кабинете стояла абсолютная тишина. Ни Дамблдор, ни Гарри, ни один из портретов не произнес ни звука. Даже Фокс затих.

— Профессор Дамблдор? — сказал Гарри очень тихо Дамблдору, который все еще глядел на думоотвод, казалось, полностью погрузившись в свои мысли.

— Это, означало ли это… что это означало?

— Это означало, — сказал Дамблдор, что единственный человек, у кого есть шанс победить Лорда Вольдеморта с помощью добра, был рожден в конце июля, почти шестнадцать лет назад. Этот мальчик должен был родиться у родителей, которые уже трижды бросали вызов Вольдеморту.

Гарри почувствовал так, как будто что-то накрыло его. Ему опять стало трудно дышать.

— Значит это — я?

Дамблдор мгновение рассматривал его сквозь стекла очков.

— Странность в том, Гарри, — мягко произнес он, что это, возможно, означало вовсе не тебя. Пророчество Сибиллы могло быть применимо к двум мальчикам-магам, которые оба были рождены в конце июля в том году, родители обоих состояли в Ордене Феникса, обе пары родителей трижды едва избежали Вольдеморта. Одним, конечно, был ты. Другим был Невилл Лонгботтом.

— Но тогда, но тогда, почему на пророчестве стояло мое имя, а не Невилла?

— Официальный документ был перемаркирован после, того, как на ребенка — тебя напал Вольдеморт — сказал Дамблдор. — Хранителю Зала Пророчества показалось естественным, что Вольдеморт старался убить именно тебя, потому что он знал, что именно ты был тем, кого имела в виду Сибилла.

— Тогда — это могу быть не я? — сказал Гарри.

— Боюсь, — произнес Дамблдор, так, как будто произнести каждое слово стоило ему больших усилий, — что нет никаких сомнений в том, что это ты.

— Но Вы сказали, что Невилл тоже родился в конце июля, и его мама и папа…

— Ты забываешь про следующую часть пророчества, финальную часть, указывающую на характерную черту мальчика, который может победить Вольдеморта… Вольдеморт пометил его как равного себе. И он это сделал, Гарри, он выбрал тебя, а не Невилла. Он дал тебе шрам, который оказался для обоих и даром и проклятием.

— Но он мог выбрать не правильно! — произнес Гарри. — Он мог отметить не того человека!

— Он выбрал мальчика, который, как он думал, является наиболее вероятной опасностью для него. — ответил Дамблдор. И обрати внимание, Гарри: он выбрал, не чистокровного (который, согласно его кредо, единственный вид волшебника, имеющий право на существование или получение знаний), а полукровку, подобно себе. Он увидел себя в тебе раньше, чем он увидел тебя, и пометив тебя этим шрамом, он не убил тебя, как рассчитывал, а передал тебе силу и будущее, которые пока позволили тебе избежать его, и не один раз, а четырежды, чего ни твоим родителям, ни родителям Невилла никогда бы не удалось.

— Почему же он тогда это сделал? — спросил Гарри, чувствуя оцепенение и холод, — почему он пробовал убить меня ребенком? Ему надо было подождать пока мы станем старше, чтобы увидеть кто из нас, Невилл или я окажется опаснее и постараться затем убить его.

— Действительно, это было бы практичнее — сказал Дамблдор, — если не учитывать того, что информация Вольдеморта о пророчестве была неполной. Гостиница "Свиная голова", которую Сибилла выбрала из-за ее дешевизны, долго привлекала, будем говорить, более интересную клиентуру чем "Три Метлы". Как ты и твоя друзья выяснили той ночью на свою беду, да и на мою тоже, в этом месте никогда нельзя быть уверенным в безопасности не быть подслушанным. Конечно, я и не мечтал, когда собирался встретиться с Сибиллой Трелани, что я услышу какое-нибудь стоящее пророчество. Мне, нам, по-настоящему повезло, что шпион, прежде чем он был выброшен из здания, застал только небольшую пророчества.

— И что он слышал?

— Он слышал только начало, часть, предсказывающую рождение мальчика в июле родителям, трижды избежавшими Вольдеморта. Следовательно он не мог предупредить своего хозяина, что напав на тебя он рискует передать тебе силу и отметить тебя как равного себе. Так что Вольдеморт никогда не узнал, что нападении на тебя могло быть опасным, и следовало мудро выжидать, чтобы узнать больше. Он не знал, что ты обретешь силу неизвестную Тёмному Лорду…

— Но я не..! — сдавленно произнес Гарри, — у меня нет никакой силы, которой у него нет, я не мог бороться с его действиями сегодня вечером, я не могу обладать людьми, или… или убивать их.

— В Отделе Тайн есть комната, — перебил Дамблдор, — которая всегда заперта. Она содержит силу более удивительную, чем человеческий разум, чем силы природы, и более ужасную чем смерть. Она, вероятно, куда загадочнее, чем собранные там для изучения предметы. Именно ты обладаешь в таком количестве этой силой, удерживаемой в пределах той комнаты, силой, которой совершенно нет у Вольдеморта. Этой силой ты был охвачен, пытаясь спасти Сириуса сегодня ночью. Это сила также спасла тебя от обладания Вольдеморта, потому что обитание в теле, полном настолько чуждой ему силой, он перенести не мог. В конце, не имеет значения, что ты не смог закрыть свой разум. Твое сердце спасло тебя.

Гарри закрыл его глаза. Если бы он не ушел спасать Сириуса, Сириус бы не умер. Больше для того, чтобы отсрочить момент, когда ему вновь придется думать о Сириусе, чем желая услышать ответ, Гарри спросил:

— Конец пророчества, о чем там было: обоим не жить…

— …Если выжил другой… — ответил Дамблдор.

— Итак, — сказал Гарри, взвешивая слова, чувствуя, как отчаяние глубоко проникает в него, — это значит что одному из нас придется убить другого, в конце концов?

— Да — произнес Дамблдор.

Долгое время никто из них не произносил не слова. Где-то далеко за стенами кабинета Гарри слышал звук голосов, наверное ученики спускались на завтрак в Большой Зал. Казалось невероятным, что на свете могли быть люди, которые хотели есть, которые смеялись, и ни одного из которых не волновало, что Сириус Блэк ушел навсегда. Казалось, что Сириус уже на расстоянии миллиона миль, но даже сейчас часть Гарри верила, что если бы он отдернул ту завесу, он обнаружил Сириуса, оглядывающегося назад на него, и, наверное, приветствуя его своим лающим смехом.

— Я чувствую, что я задолжал тебе еще одно объяснение, Гарри, нерешительно произнес Дамблдор. — Ты, возможно, спрашивал себя, почему я никогда не выбрал тебя старостой? Я должен признать, что я часто думал, что ты достаточно ответственный, чтобы справится с этим.

Гарри поднял на него глаза и увидел слезу, стекающую по лицу Дамблдора и его длинной серебряной бороде.