"Дмитрий Щербинин. Пронзающие небо" - читать интересную книгу автора

колдуньи; виделась ему бесконечно тянущаяся дорога по открытому, бескрайнему
полю - заснеженному, продуваемому ледяными ветрами. Оставить дом! Какой
ужасной показалась теперь ему эта мысль и он подумал: "а, быть может, все
обойдется - быть может, этой ночью сны вернуться и не надо будет никуда
идти?
Старец Сергий посмотрел на него и, словно бы прочитав его мысли,
сказал:
- Сны не вернутся.
- Да, да. - с готовностью подхватил Алеша. - Так я и знал, и
надеяться-то было не на что. Значит, пойдем. Я, Оля, и... А Вы пойдете?..
- Вот про это-то... - начал было Старец, но тут же осекся.
И тут впервые и Алеша, и Оля увидел, что - это не некое лесное божество
(а именно таким представился им Дубрав вначале), но человек, которого тоже
терзают какие-то сомнения, и видно было, что он смутился от этого Алешиного
вопроса, и, стараясь скрыть смущение, повернулся к печи, подул, на затухшие
уж было угли, и снова там полыхнули, затрепетали в стремительном танце
изгибистые языки. Потом старец подошел к окну, и, не глядя на ребят,
проговорил:
- Видите ли - многое меня здесь удерживает. Ведь есть люди, тяжко
больные - они на мою помощь надеются... Эх-х...
Видя, как он смущается, Оля ласково на него взглянула и проговорила:
- Ну, ничего-ничего - конечно, вам лучше здесь остаться. Мы и за то,
что вы нам рассказали, очень вам благодарны...
- ...Да, конечно. - все с тем же сомнением в голосе, медленно
проговорил Дубрав, и тут же добавил. - Только я вас без своей помощи конечно
же не оставлю. Ведь и звери и птицы - все служат мне. Так принесут вам и еду
и может какую записку от меня...
- Ну вот, как хорошо, что мы читать научились! - ласково улыбнулась
Оля.
- Да, да. - все в тех же сомненьях проговорил Дубрав, и с тяжелым
вздохом опустился на стул.
- Ладно! - махнул рукою Алеша. - Вы только родителям не рассказывайте,
а то они... - и тут снова ледышка его сердце пронзила, и заговорил он со
злобой, все повышая голос. - Ведь не выпустят! Да - не выпустят! Даже и вас
в этом не послушаются; пошлют за каким-нибудь ученым лекарем, а что этот
самый лекарь сможет?! Что смыслит он?! Только время драгоценное уйдет! Ведь
мать слезами изойдет, и отца уговорит - не выпустят, не выпустят они меня!..
Тут Оля провела своей ладошкой по его волосам, но Алеша так разошелся,
что и не замечал этого:
- ...Можно подумать - я раб им! Или маленький!.. Да какой же маленький,
когда мне уже шестнадцать лет...
- Алешенька, бедненький ты мой... - Оля обдала его своим молочным
дыханием, а по щеке ее слеза покатилась.
Алеша резко оборвался, взглянул на нее, содрогнулся от боли, от
сожаления, и сжал леденистый нарост на груди:
- Все он - холодит то как, не хочет выпускать. Ну ничего, ничего - мы
еще поборемся...
На какое-то время наступила тишина, и слышно было, как на солнечной
улице засмеялась, резвящаяся со снежками детвора - там был совсем иной, не
ведающий этих страстных тревог мир.