"Ирвин Шоу. Тогда нас было трое" - читать интересную книгу автора

- До отплытия парохода мы ваши братья, вы наша сестра - и все.
D'accord? [Согласны? (фр.)]
- D'accord, - кивнула Марта.
- Отлично! - Берт и Мэнни переглянулись, довольные всеобщей
рассудительностью.
- Правило номер два, - продолжал Берт. - Если через какое-то время мы
чувствуем, что вы нам надоели, мы говорим вам: "До свиданья", - и вы
отбываете. Никаких слов, никаких взаимных обвинений, никаких сцен.
Дружеское рукопожатие, и - привет! - на ближайшую железнодорожную станцию.
- D'accord дважды.
- Правило номер три: каждый платит ровно треть расходов.
- Само собой разумеется, - сказала Марта.
- Правило номер четыре. - Берт вошел во вкус, он, как директор
компании, излагал план операции штату своих служащих. - Каждый может идти,
куда хочет и с кем хочет, и не обязан ни перед кем отчитываться. Мы не
союз неделимый, потому что неделимые союзы быстро приедаются. О'кэй?
- Свободно-необременительное объединение суверенных государств, -
сказала Марта. - Понятно. Присоединяюсь.
Они пожали друг другу руки среди огромных, расплывающихся в сумерках
статуй и наутро двинулись в путь, предварительно разработав план, как
втиснуть Марту в машину, а ее вещи в багажник на крышу; и все это удалось
им как нельзя лучше. За все лето они ни разу не разошлись во мнениях, хотя
беседовали обо всем на свете, и среди прочего - о сексе, религии, браке,
выборе профессии, положении женщины в современном обществе, театре
Нью-Йорка и театре Парижа и о том, какой минимум купального костюма
считается приличным на пляжах Италии, Франции и Испании. А когда в
Сен-Тропезе Берт на неделю завел роман с пухленькой золотоволосой
американкой, Марту это никак не тронуло, даже когда его дама сердца
открыто перебралась в их отель, в соседнюю с Мэнни и Бертом комнату.
Честно говоря, вряд ли что-нибудь могло вывести Марту из равновесия.
Она встречала новый день со странной, похожей на сон безмятежностью. Сама
она как будто ничего и не решала, но, что бы ни решили остальные, она
следовала этому с одной и той же добродушной и ободряющей улыбкой,
рассеянно-безразличная к тому, что из этого может выйти. Это обаятельное
безволие Мэнни как-то связывал с ее редкостной способностью ко сну. Если
утром кто-нибудь ее не будил, она могла спать до полудня, до двух часов, и
то, что накануне все легли спать рано, не имело никакого значения.
Организм тут был ни при чем, потому что она никогда не жаловалась на
недосып и не просилась спать, как бы поздно они ни засиделись и как бы
рано ее в этот день ни подняли. Писем она не писала и почти не получала,
потому что ей никогда не приходило в голову оставить свой будущий адрес,
когда они откуда-нибудь уезжали. Если ей нужны были деньги, она посылала
телеграмму в Париж, в банк, который выплачивал ей содержание; а когда
деньги приходили, она их тратила на что попало. Тряпки ее почти не
занимали, даже волосы, по ее словам, она обстригала так коротко, чтобы не
возиться все время с прической.
Когда разговор заходил о будущем, о том, кто чем намерен заниматься,
тут от нее вообще нельзя было добиться ничего путного. "А я не знаю, - и
она пожимала плечами и улыбалась самой себе ласково и снисходительно,
озадаченная собственным неведением. - Наверно, я пока поболтаюсь просто