"Максим Шаттам. Кровь времени (fb2) " - читать интересную книгу автора (Шаттам Максим)

5

За осмотром аббатства они провели все утро. Сестра Анна с необыкновенной легкостью переходила из одного коридора в другой. Монахиня двигалась с такой уверенностью, как будто выросла в этих стенах. Экскурсия проходила под стук молотков: к самым хрупким окнам прибивались защитные ставни из многослойной фанеры. Несколько раз Анна и Марион натыкались на монаха или монахиню, которые заделывали узкое окно большими кусками картона. Приготовления шли полным ходом; судя по тому, как его опасались, предстоявший ураган должен обладать поистине чудовищной силой.

Впечатление от хаоса бесчисленных лестниц, дверей и комнат, запутанной сети коридоров было внушительным. Впрочем, Марион уяснила для себя несколько важных вещей. Прежде всего, аббатство можно условно разделить на три уровня, хотя множество промежуточных комнат и лестничных пролетов серьезно затрудняли этот процесс. На верхнем уровне находилась огромная монастырская церковь. Средний этаж занимали подземная часовня Трант-Сьерж и несколько маленьких залов-молелен. Наконец, под ним располагался уровень тюремных камер. Отсюда легко выйти за пределы здания — на северную сторону, в монастырский сад. Ко всей этой схеме следовало добавить Лa-Мервей. Эта невероятная конструкция возвышалась на северном склоне, прижимаясь к остальному комплексу зданий, и также состояла из трех этажей. В самом низу помещался обширный погреб с кладовыми. Блестящий Рыцарский зал с мощными колоннами и находящийся рядом с ним Гостевой зал составляли средний уровень. И наконец, верхний этаж состоял из трапезной и галереи с кельями. Впечатленная увиденным, Марион буквально потеряла дар речи.

Сад располагался на склоне и потому казался висящим в воздухе. Приятную для глаз зелень окружали крытые галереи. Причудливое смещение небольших колонн, расставленных в шахматном порядке, арочек и резных подставок для факелов превращало эти переходы в бесконечное пространство для созерцания и медитации. Вид на западную часть сада открывался из трехстворчатого окна с витражом. Это окно символизировало три элемента, на сочетании которых основывалось благосостояние монастыря: земля — для строительства, море — для пропитания и воздух — для укрепления духа. По словам сестры Анны, когда над садом повисает туман, возникает видение близкого и доступного для людей рая, созданного дыханием ангелов. Марион обратила внимание на то, что большинство залов, попадавшихся им на пути, были закрыты. Сестра Анна отпирала тяжелые двери с помощью почти карикатурной связки из двух десятков огромных ключей; связка глухо позвякивала при каждом шаге. Монахиня раз за разом вытаскивала внушительное кольцо с ключами из складок своего одеяния, и Марион казалось, что эта металлическая конструкция слишком тяжела для столь нежных на вид пальчиков. Но кожа у сестры Анны явно была грубой и прочной, а ясные голубые глаза пронизывали насквозь всякого, на кого падал их взор.

Гора, на которой стоял монастырь, имела две вершины. На южном склоне располагалась деревня, а северную вершину занимал монастырь со зданием Лa-Мервей. Поднявшись по Гранд-рю и проследовав через вереницу лестниц, носившую название внешний Гран-Дегре, путешественник в конце концов выходил к барбакану,[13] который обозначал границу между деревней и аббатством. С юга это гигантское оборонительное сооружение прикрывала еще одна высокая постройка — монастырские покои. Далее новая цепочка лестниц — внутренний Гран-Дегре — поднималась вдоль основания монастырской церкви до самой паперти, где на западной террасе находился главный вход в храм.

Обед был сервирован в трапезной монастырских покоев. Простота этого помещения поразила Марион: старинная мебель или предметы обстановки здесь полностью отсутствовали, если не считать каменных стен и длинных столов, отделанных огнеупорным пластиком. Марион едва сдержала гримасу при виде ножа из нержавейки, уместного разве что в школьной столовой. Все это слишком расходилось со сложившимся после утренней прогулки представлением о монастыре как о таинственном месте.

За столом присутствовали все члены общины, с которыми Марион познакомили утром, кроме брата Жиля, брата Гаэля и сестры Агаты.

— Сегодня моя очередь подавать блюда! — заявил брат Кристоф. Он произносил эти слова на удивление медленно.

«Прозвище Брат Анемия досталось ему по праву», — подумала Марион. Равиоли с сыром принесли к столу в большой кастрюле.

— Конечно, вы понимаете: иногда у нас достаточно времени для приготовления пищи, а иногда приходится быть в своих запросах более… снисходительными.

Марион, не поднимавшая глаз от тарелки, без труда узнала нежный, мелодичный голос сестры Габриэлы. Молодая женщина смотрела на гостью с беспокойством и, очевидно, опасалась, что ту обескуражит подобный обед.

— Меня все полностью устраивает, — заверила монахиню Марион, — я тоже не великий кулинар: как и у вас, у меня нет на это времени.

Брат Асфиксия тут же воспользовался случаем:

— И чем же вы тогда занимаетесь, если, конечно, не секрет?

Марион не успела и рта раскрыть, как сестра Анна жестко пресекла праздное любопытство собрата:

— Брат Дамьен, ваш вопрос неуместен!

— Вовсе нет, — перебила ее Марион, — все в порядке. Я работаю… вернее, работала, — она вздохнула, — секретарем в парижском Институте судебно-медицинской экспертизы.

После этих слов Марион не без удовольствия наблюдала за тем, как у сидящих за столом людей менялось выражение лица. Это происходило постепенно, по мере осознания того, какие именно повседневные обязанности могли быть связаны с названной должностью.

— В Институте судебно-медицин… — начала сестра Габриэла.

— Да, то есть именно в том месте, куда привозят трупы для проведения вскрытия.

Брови на орлином лице сестры Люсии взлетели вверх — пожилая женщина чуть не подавилась едой, несмотря на то что глотала ее маленькими кусочками.

— Впрочем, секретарь не работает непосредственно в залах, где производится вскрытие, хотя… мне не раз приходилось при этом присутствовать. В общем-то моя должность не так уж и необычна.

— Но вы имели непосредственный контакт со смертью, — подчеркнула сестра Габриэла.

— Да, в определенной степени.

— Разве это не стало для вас тяжелым испытанием?

— Ну… признаюсь, сначала я переносила это с трудом. Затем, со временем, привыкла. Полагаю, что за месяцы и годы работы я перестала относиться к смерти как к трагедии.

— Представление о том, что ты смертен, растворяется в более общем, безличном и отдаленном понятии «смерть»? — предположила сестра Габриэла.

— Да, — вмешался в разговор брат Дамьен, при этом он положил вилку на стол и стал тереть глаз указательным пальцем, — мне приходилось думать над фразой: «Тот, кто убивает одного человека, — преступник, кто убивает многих — завоеватель».

Марион вздрогнула — знала продолжение афоризма: «А кто убивает всех — Бог». Однако в этом месте нельзя было произносить такое вслух.

— В определенной степени, — вновь сказала она.

— И все-таки это глупо, — брат Дамьен уже не мог остановиться. — Потому что в результате начинают больше переживать из-за смерти одного человека, чем из-за геноцида! Согласитесь, одиночному убийству, происшедшему на наших улицах, посвящают целые газетные полосы и при этом молчат о том, что происходит, например, в Африке…

Сестра Люсия поставила бокал на место с такой силой, что тот едва не разбился.

— Не думаю, что благочестивый человек вправе решать, чья смерть достойна большей печали, брат Дамьен! — отрезала она ледяным тоном.

— Конечно же, нет. Я хотел лишь сказать, что к смерти разных людей следует относиться одинаково. Смерть — это всегда трагедия, и здесь нечего рассуждать. Она…

— Хватит!

На мгновение монах застыл с полуоткрытым ртом, как будто обиженный тем, что ему не удалось донести до собеседников свою мысль. Его блуждающий взгляд остановился на Марион. Вскоре тишину в трапезной нарушал лишь стук столовых приборов. Марион покончила с содержимым тарелки и обратилась к сестре Люсии:

— Что дальше в расписании вашего дня?

— Это зависит от того, о каком дне идет речь. В настоящий момент надо подготовить монастырь, чтобы он без потерь перенес надвигающуюся бурю. Поэтому прошу меня извинить, у нас еще много работы.

Сестра Люсия встала из-за стола, положила свои столовые приборы и тарелку на поднос и вышла из трапезной. Марион нервно постучала указательным пальцем по своему бокалу и прошептала:

— Хорошенькое начало…

Сестра Анна ответила ей понимающим взглядом.

— Марион… — начала монахиня, — можно я буду звать вас Марион? — во второй половине дня я собиралась отвести вас в деревню и…

— Думаю, есть более неотложные дела, — перебила ее Марион. — Возможно, если эта буря действительно столь ужасна и для защиты монастыря нужно еще многое сделать, мы можем чем-нибудь помочь? — И добавила с некоторым сарказмом: — Надеюсь, сестра Люсия это одобрит. И хочу признаться, что работа пойдет мне только на пользу.

Сестра Анна на несколько секунд замерла с открытым ртом, а затем кивнула в знак согласия. Чуть поодаль сестра Агата прыснула со смеху, поспешно закрыв рот ладонью. Через окно Марион взглянула на небо: оно стало серым, однообразно-серым, без пятен или полутонов. Если буря действительно приближалась, она делала это тихо, ползком, подобно хищнику, который готовится неожиданно броситься на свою жертву из засады.

В течение трех часов они работали в северной части сада — выкапывали из земли растения и кустарники, пересаживали их в горшки из обожженной глины и переносили в просторное хранилище аббатства Лa-Мервей. Здесь растениям предстояло провести несколько дней. Марион стянула волосы резинкой и не жалела сил, стараясь сделать как можно больше. Когда начало смеркаться, она перестала чувствовать собственные пальцы. Время от времени женщина поднимала голову и обводила взглядом стены аббатства в поисках каких-нибудь признаков жизни, однако ей редко удавалось заметить больше одной едва различимой человеческой фигуры, — казалось, люди покинули Мон-Сен-Мишель. Монастырь выглядел опустевшим, но при этом божественно прекрасным. Единственный признак приближающейся бури — ветер — к этому моменту значительно усилился: дул с таким рвением, что немела кожа и начинало ломить тело.

Марион поставила последний горшок и без сил опустилась на скамью напротив входа в хранилище. Свет снаружи приобрел пепельный оттенок, а последние яркие краски сада потускнели. Сестра Анна вошла в хранилище с садовыми инструментами в руках и села рядом с Марион.

— Укрыли все что можно, — наконец произнесла она, переведя дух.

— Как скажете.

Сестра Анна кивнула головой в сторону выхода.

— Когда мы проходили здесь первый раз, я не решилась сказать вам это, но теперь… Знаете ли вы, что сейчас мы копались в «Саду открытого моря», но раньше, до переименования, это место носило другое название — «Монастырское кладбище»?

— Забавно…

— Во время революции здесь были похоронены непокорные священники. Они все еще лежат тут, — добавила монахиня со сдержанной усмешкой. — А светский управляющий монастырем хочет устроить здесь коктейль-бар и проводить свадебные торжества, вы представляете?

— Это говорит о чувстве такта.

— Без сомнения.

Марион чуть не ляпнула, что пересаженные растения наверняка обладают большой жизненной силой, раз их корни находились в этой почве, но предпочла оставить шутку при себе — от подобного заявления попахивало хамством. Женщина обвела взглядом ряды горшков, протянувшиеся на многие метры.

— Сестра Люсия будет довольна, — обронила она, — мы освободили ее от необходимости выполнять дополнительную работу.

У сестры Анны в уголках губ появились новые морщинки.

— Не вините ее за сдержанное отношение к вам, — сказала монахиня, — она вовсе не хотела вас обидеть. Мы представляем собой маленькую общину с давно устоявшимися привычками. Ваше появление здесь вынуждает каждого из нас в определенной степени изменить свое представление о действительности. Наверное, примерно так чувствует себя закоренелый холостяк, которому неожиданно приходится приспосабливаться к супружеской жизни. Это очень полезно для всех нас. И если на первый взгляд сестра Люсия кажется немного… ворчливой, вы скоро убедитесь, что в глубине души она замечательная женщина.

— Если от вас требуются такие усилия, почему же вы согласились принять меня?

Улыбка на лице сестры Анны стала не такой широкой, хотя и не исчезла полностью.

— Это не так просто объяснить… мы здесь находимся на положении арендаторов. Монастырь принадлежит государству, всеми хозяйственными делами занимается управляющий, назначенный правительством. Мы же вносим арендную плату, а также оказываем определенные услуги. Например, как сегодня, когда мы, выбиваясь из сил, готовились к урагану…

— Или когда вы соглашаетесь укрывать у себя людей, порученных вам государством. Вас заставляют их принять…

Сестра Анна отрицательно покачала головой.

— Нас не заставляют никого принимать. Вопрос возник четыре года назад, и, обсудив его в своем кругу, мы согласились оказывать государству эту услугу. Монастырь — наше пристанище, но не наше святилище. — Марион взглянула на свои руки, испачканные землей и покрытые многочисленными свежими царапинами. — Вставайте, я отведу вас в вашу комнату. Там вы сможете согреться и вымыться. А я приготовлю нам ужин…

— Если никто не против, сегодня вечером я хотела бы побыть одна. Мне нужно… освоиться, я ведь приехала сюда совсем недавно.

— Конечно, я понимаю, — согласилась сестра Анна. — Мы наполнили холодильник в вашей комнате продуктами, так что вы найдете, чем утолить голод. А если я вам понадоблюсь, мой номер телефона на столе у входа в комнату.

Они повернули сначала на север, затем на восток, причем Марион не удалось как следует запомнить дорогу, и вновь спустились по улице Гранд-рю к маленькой приходской церкви. За ней начиналась лестница, по которой женщины вышли к кладбищу. Здесь, прямо напротив надгробных стел, располагался ряд небольших одноэтажных домиков. Сестра Анна подвела свою протеже к двери ее нового жилища, коснулась спины Марион теплой рукой в знак прощания и повернула назад.

Марион закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, зажмурившись. Долго стояла не двигаясь, прежде чем решилась оглядеться: перед ней узкий коридор, сбоку виднелась покатая лестница, которая вела в комнату. Она дома; ей следует привыкнуть к этой мысли по меньшей мере на несколько недель. Утром, а тем более вчера ночью, ни сил, ни желания осматривать свой временный приют у нее не было. Настало время как следует познакомиться с комнатой, и именно этим она собиралась сейчас заняться. Положив ключ на круглый одноногий столик при входе, Марион прошла вдоль стены, отделявшей коридор от кухни, и поднялась в жилую комнату, в гостиную — ее гостиную. Почти все пространство стены было занято окном, длинным и высоким; по бокам его ограничивали тонкие балки, что придавало комнате средневековый вид. Прямо под подоконником распластался угловой диван. В стоящей напротив него мебели скрывались телевизор и музыкальный центр. Вероятно, при обустройстве этой комнаты сознательно стремились совместить средневековые стены с современными удобствами, что не всегда получалось удачно. Однако из окна открывался приятный вид: крытые шифером покатые крыши с трубами из красного кирпича отлого спускались на юг, к выходу из монастырского предместья, вплоть до уровня моря и дамбы. Конец ее терялся вдали, разрезал серую пелену воды надвое и в самой дальней точке смыкался с массивом суши. Мансарды и удлиненные окна чердаков оставались совершенно темными. Из самой низкой трубы поднималась единственная на всю деревню полоска белого дыма и тут же исчезала, подхваченная ветром.

Марион бросила плащ на диван и села. Однако потом, заметив, что вся перепачкалась в земле, выпрямилась, раздраженно прищелкнув языком.

Вероятно, сейчас около шести вечера; она не чувствовала себя голодной, но здорово замерзла. Раз в ее распоряжении оказалась ванна, почему бы не расслабиться и не заняться собой — как долго она не могла себе этого позволить… Посвятить два часа самой себе, своему телу: растереть кожу, устранить лишнее посредством косметического воска, сгладить недостатки при помощи крема, — наконец почувствовать себя человеком… Да, именно это ей нужно, чтобы прийти в себя!

Она вскочила на ноги одним прыжком и взбежала по ступенькам, которые скрипели, несмотря на покрывавший их ковер. Лестница выходила прямо в комнату, без всякой двери. Здесь стояли большая кровать, журнальный столик с софой, платяной шкаф и трельяж. Два окна мансарды выходили на юг, и из них было видно то же, что и с первого этажа, а третье окно смотрело на север, на небольшое кладбище.

Рядом с маленьким шкафчиком на полу лежали два чемодана — как будто ждали, когда же из них вытащат вещи. Марион присела рядом с ними на корточки, достала трусики, пеньюар и направилась в ванную. Выпрямляясь, окинула взглядом комнату, причем так быстро, что очертания окружающих предметов показались ей смазанными: софа, низкий столик, светильник, стопка журналов, явно принесенных заботливой сестрой Анной… Бежевый ковер на полу, ночной столик, ночник… кровать… листок бумаги… еще один ночной столик… другой шкаф… ковер… И наконец, дверь в ванную. Сделав два шага, Марион вдруг остановилась.

Листок бумаги? Она внимательно посмотрела на покрывало: это не листок бумаги, а веленевый конверт с единственным словом — «Госпожа». Сердце вдруг заколотилось с бешеной силой, Марион судорожно пыталась вдохнуть. Что за послание внутри? Она закрыла глаза и заставила себя успокоиться: ее злопыхатели из Парижа не стали бы подкладывать конверт — они бы действовали без промедления. Марион кончиками пальцев дотронулась до шрама на губе. Если бы ее нашли, она уже не стояла бы на ногах… Конверт могла оставить только сестра Анна или кто-нибудь из монахов.

Марион нервно разгладила прядь волос над виском. Утром конверта здесь не было, женщина могла в этом поклясться — ведь она своими руками застелила постель перед выходом. Раз уж ей придется провести здесь ближайшие недели, давайте расставим все точки над «и»: монахи ее принимают, ладно, пускай, но она требует определенного уважения к своему праву наличную жизнь, и прежде всего в своем собственном жилище. Она не желает, чтобы кто-то распоряжался здесь в ее отсутствие как у себя дома.

Марион взяла конверт в руки и распечатала: внутри лежала игральная карта, на ней красивыми черными буквами было написано:

— Это еще что за ерунда? — пробормотала Марион.

Подняла голову и глянула сквозь полупрозрачные шторы, не шпионит ли кто-нибудь за ней со стороны кладбища, расположенного прямо напротив окна. Устроенное на террасе, оно располагалось на одной высоте с мансардой, где ее поселили. От дома его отделяла лишь узкая улочка, втиснутая между постройками и кладбищенской стеной; на террасе ни души. Тем временем совсем стемнело; Марион включила светильник, стоящий возле софы, и уселась на диванную подушку. Что же это означает, все эти цифры?..

— Хорошо, допустим… — сказала Марион громким голосом, — вы хотите поиграть… Что же это тогда — один из способов оказать гостье радушный прием или подшутить над новенькой?

Сердце ее билось все размереннее; она положила игральную карту на журнальный столик. «И что теперь? — впилась глазами в последовательность цифр. — Это какая-то дурацкая загадка… зашифрованная фраза…»

С раннего детства Марион ужасно любила разгадывать головоломки, увлекалась кроссвордами и воспринимала их как своеобразные семантические загадки, складывающиеся из многих частей.

«Итак, взглянем повнимательнее на эти несколько цифр…» Да, она признает: головоломка ее заинтриговала. «Ну, так что же?» Все еще не успокоившись до конца, машинально разглядывала мебель в комнате.

— Ну, черт побери, раз меня это так волнует!.. — воскликнула она, вставая с дивана и направляясь к своей сумке за блокнотом и карандашом.

Теперь уже не имеет значения, чья это идея — сестры Анны, одного из монахов или чья-нибудь еще.

— Что ж, посмотрим…

Цифры не похожи на географические координаты, значит, это действительно какое-то зашифрованное послание. Все цифры разбиты по парам; скорее всего, одна пара обозначает букву, а не слово. Марион закрыла глаза и постаралась вспомнить слово, выученное ею в юности, — оно часто крутилось у нее в голове… слово, которое кончается на «О»… «Боже мой, я же прекрасно его помнила…»

— Esarintulo! — наконец воскликнула она.

Именно в таком порядке располагаются наиболее часто употребляемые буквы французского языка. Чаще других используется E, ей немного уступает S, затем A и так далее. Можно попробовать сопоставить пары цифр, которые встречаются в тексте несколько раз, с самыми распространенными буквами.

— И мы получаем…

Марион посчитала: пары цифр 43 и 15 встречались по четыре раза; возможно, им соответствуют E и S. Число 15 было в середине и конце послания, тогда как два числа 43 следовали сразу друг за другом в середине текста. Сдвоенная E вряд ли могла оказаться внутри слова, зато такая ситуация вполне подходила для сдвоенной S. Поэтому Марион решила, что букве S соответствует 43, а E — 15.

«Продолжаем. Числа 11 и 24 встречаются по два раза. Может, это буквы А и R?» Выписала на листке блокнота свои первые выводы, заменяя неизвестные буквы крестиками:

«xxSxAxSREx / xRESSExAxxE».

Результат не наводил ни на какие мысли. «Одиннадцать букв в каждом из двух слов», — попутно подсчитала Марион. Этого мало; вероятно, слишком мало для того, чтобы эту головоломку разгадать с помощью метода «Esarintulo». Поскольку получившаяся фраза оставалась непонятной, Марион решила поискать другие пути и вновь обратилась к исходному уравнению.

«…Их двадцать пять, хотя можно добавить к ним то, что выглядит как предыдущее, взятое дважды. Они располагаются в границах квадрата со сторонами 12 345 по абсциссе и 12 345 по ординате». «Двадцать пять чего?»

Марион облизнула губы; на листке блокнота она нарисовала квадрат; начиная от его верхнего левого угла, написала цифры «1», «2», «3», «4» и «5» на равном расстоянии друг от друга, поместив их вдоль горизонтальной линии, как координаты по линии абсциссы. Ту же операцию проделала и с вертикальной линией, ставшей ординатой.

— И что теперь?

В квадрате действительно двадцать пять пустых ячеек, но как их заполнить? «Их двадцать пять, хотя можно добавить к ним то, что выглядит как предыдущее, взятое дважды». Марион хлопнула ладонью по листку бумаги:

— Я идиотка!

Нужно заменить цифры буквами!

Алфавит! «…То, что выглядит как предыдущее, взятое дважды». Это же буква W, ведь ее можно сложить из двух V. И если убрать ее из двадцати шести букв французского алфавита, то их как раз останется двадцать пять! Марион заполнила клетки квадрата строка за строкой, следуя в наиболее логичном порядке — слева направо:

Затем вновь обратилась к последовательности цифр: «45 35 51 43 22 11 12 43 24 15 32 / 41 24 15 43 43 15 25 11 51 34 15». Оставалось понять, какая из двух цифр в паре обозначала горизонтальную строку, а какая — вертикальную. Искомая буква находилась на пересечении двух этих строк. Согласно этому принципу, первое число 45, то есть 4 и 5, могло обозначать T или Y. Поскольку с буквы Y начинается считанное количество французских слов, первая цифра в паре должна обозначать номер вертикальной строки, а вторая — горизонтальной.

Марион заменяла каждую пару цифр соответствующей буквой. Грязь, покрывшая ее пальцы, подчеркнула каждую складку, ногти были черные от забившейся под них земли. Лист бумаги, на котором она выводила буквы, вскоре также оказался в черных пятнах.

TOURGABRIEL/PIERREJAUNE:

БАШНЯГАБРИЭЛЬ/ЖЕЛТЫЙКАМЕНЬ