"Рене Шатобриан. Ренэ " - читать интересную книгу автора

лавы; иногда я невольно вскрикивал, и ночью меня тревожили мои сны, как и
бессонница. Мне чего-то не хватало для наполнения пропасти моего
существования: я спускался в долину, поднимался на гору, призывая всеми
силами своих желаний идеальный образ моей грядущей страсти, я обнимал его на
ветру, воображая, что слышу в рокоте реки; все превращалось в этот
воображаемый призрак - и звезды на небе, и даже самое начало жизни во
вселенной.
Во всяком случае такое состояние спокойствия и тревоги, скудности и
богатства имело некоторую прелесть. Однажды я забавлялся тем, что обрывал
над ручейком листья с ивовой ветки и с каждым листочком, уносимым потоком,
связывал какую-нибудь мысль. Король, трепещущий за свою корону при внезапно
вспыхнувшей революции, не испытывает более сильной тревоги, чем я при каждом
моменте, грозившем обломкам моей ветки. О, слабость смертных! О, детство
человеческого сердца, никогда не стареющего! Вот до какой степени
ничтожества может пасть наш великий разум! А ведь сколько людей связывают
свою судьбу с вещами, такими же ничтожными, как мои листья ивы.
Но как выразить кучу мимолетных ощущений, наполнявших меня во время
моих прогулок? Отзвуки страстей в пустоте сердца походят на шум ветров и
журчание вод в безмолвии пустыни: ими наслаждаются, но их нельзя описать.
Осень застала меня в этих колебаниях: я с восторгом вступил в месяцы
бурь. То я желал быть одним из воинов, блуждавших среди ветров, туч и
видений, то я завидовал доле пастуха, который грел руки на жалком огне из
хвороста, зажженного им у лесной опушки. Я слушал его меланхоличные песни,
напоминавшие мне, что во всех странах пение человека от природы всегда
грустно, даже когда оно выражает счастье. Сердце наше - инструмент неполный,
лира, в которой недостает струн и на которой нам приходится выражать радость
тоном, обычно выражающим скорбь.
Днем я бродил по большим зарослям вереска, переходившим в лес. Как мало
нужно было для моей мечтательности! Сухой лист, гонимый предо мною ветром,
хижина, дым, который поднимался до обнаженной вершины деревьев, мох на
стволе дуба, трепещущий при северном дуновении, отдаленный утес, пустынный
пруд, где шумел увядший тростник! Одинокая колокольня, возвышавшаяся вдалеке
в долине, часто привлекала мои взоры; я тоже следил глазами за прелестными
птицами, пролетавшими над моей головой. Я представлял себе неизвестные
берега, отдаленные страны куда они направлялись; мне бы хотелось очутиться
на их крыльях. Тайный инстинкт мучил меня; я чувствовал, что сам я только
странник, но голос с неба как бы говорил мне:
- Человек, время твоего переселения еще не настало; подожди ветра
смерти: тогда ты направишь свой полет в те неизвестные области, которых ищет
твое сердце.
"Поднимитесь скорее, вы, желанные бури, которые должны перенести Ренэ в
пространство другой жизни!" Говоря это, я шел большими шагами, с пылающим
лицом, с волосами, развеваемыми ветром, не чувствуя ни дождя, ни мороза,
упоенный, терзаемый и словно одержимый демоном моего сердца.
Ночью, когда северный ветер шатал мою хижину, когда дождя потоками
лились на крышу, когда я смотрел в окно, как луна бороздила накопившиеся
облака, словно бледное судно, взрывающее волны, мне казалось, что жизнь
удваивается в глубине моего сердца, что я обладаю властью творить миры. Ах,
если бы я мог разделить с кем-нибудь переживаемые мною восторги. О господи,
если бы ты дал мне жену, какую мне надо; если бы, как нашему первому отцу,