"Валентин Шатилов. Филумана " - читать интересную книгу автора

стесняется объявлять о своих планах по моему умерщвлению!
Я остановилась как вкопанная. Ахнула и поднесла руку к лицу, запачкав
щеку кровью. Я не могла поверить себе. Это было слишком сказочно, но,
кажется, все-таки господин лыцар не произносил мне приговора. Вслух! Он
закончил фразу мысленно. А я эту мысль смогла услышать.
- Вперед, княгиня, не останавливайтесь на пути к счастью! - хмыкнул
Георг, невежливо толкая меня в спину.
А сам при этом подумал: "Надо будет сначала оттрахать ее как следует!"
"Неужели он знает слово "оттрахать" в значении полового акта?" - вяло
удивилась я, припомнив разговор с Лизаветой на эту тему.
И тут же поняла, что это слово, именно в этом значении знаю как раз я.
И мысленно осуществляю как бы перевод того, что подумал господин лыцар.
Думы же его пришли ко мне вовсе не в виде слов - они были скорее смутными
образами: вот он меня сначала насилует, потом я вхожу во вкус этого
мероприятия, мои сладострастные стоны разносятся по спальне, а вот нож
входит под левую грудь - и все кончено, остается только вытереть лезвие о
простыню, чтобы драгоценный клинок не пострадал.
Темнота коридора помогала сосредоточиться, и я слышала Георговы думки
все отчетливей: "Нет, нельзя трахать! Вдруг она забеременеет и получится,
что я убью вместе с ней и своего потомка?!" - благочестиво забеспокоился
он?
Оказывается, есть у человека хоть что-то святое! ".
А на заднем плане слышались мысленные подвывания батюшки:
"Это светская жизнь, а владыко не велел вмешиваться в светскую
жизнь! - причитал он, - Сделаю, что положено, и даже на угошение оставаться
не буду - уйду от греха!..."
Но ощущение того, что отозвалось в моем сознании словом "угощение",
было уж слишком притягательным, и мысли батюшки смягчились:
"Немного только задержусь, отведаю наливочки, закушу... Это ведь тоже
как-никак часть обряда..." - после некоторых колебаний разрешил он себе.
Коридор закончился еще более темным залом, но я сразу повернула
налево, нащупала ручку двери и распахнула ее.
В предбаннике было гораздо светлее и веселее: бело-розовые мраморные
плитки, изразцы, мраморные же креслица по углам.
Но все благоприятные впечатления смазал панический мысленный вопль
Георга: "Откуда она знает путь?! Кто рассказал? Он?!"
"Да от тебя же и узнала только что!" - могла бы ответить я, но сейчас
было не до выражений презрения. Ведь "он", возникший в голове Георга
величественной тенью, это был князь, мой отец. И, похоже, любая мысль о
князе была чрезвычайно болезненна для господина лыцара.
И я немедленно почувствовала, почему это так. В сознании Георга
замелькали, быстро сменяясь, отсветы старых воспоминаний: вот князь, весь в
белом с золотом, появляется из ниоткуда, из стены, окружающей княжеский
парк, вот цепляется сапогом за хитро натянутую веревку - грохот,
предсмертный стон, и вот он лежит, уткнувшись лицом в веселенький
желтенький песочек дорожки, затылок размозжен, тело наполовину скрыто под
циклопического размера валуном, по белому мундиру расползаются алые
пятна...
Это пронеслось передо мной в мгновение ока, но так ярко, будто я все
видела собственными глазами.