"Дмитрий Шашурин. Псовая охота (Авт.сб. "Печорный день")" - читать интересную книгу автора

смазанные от большой экспозиции силуэты лошадей с всадниками, верхушки
деревьев на заднем плане. Впереди всех фигур борзые собаки - от одной,
передней, только хвост попал в кадр, вторая, задняя, вся на бегу. Тоже
смазанный силуэт, но глаз получился хорошо, с бликом, четкий. Можно
предположить, что собака в момент фотографирования дернула головой назад,
и глаз, таким образом, вышел четко. Настоящая барская псовая охота. У
одного всадника через плечо надета блестящая труба, которой сзывают собак.
На нескольких - охотничьи камзолы и жокейские картузы. Картузы, вероятно,
черные, камзолы, судя по светлому, почти белесому тону - фотография была
черно-белой, - красные. По английской моде. Между всадниками высовывалась
высокая шляпа. Амазонка? Тут я и начал распинаться насчет журнала, кино- и
телекадра. И сверх того, я сказал, что, собственно, фотография не может
включаться в методику его опытов, как произведенная с помощью линз,
затворов, пленки - грубостей техники, одним словом. Зато потом он и не
отдал мне эту фотографию, лишь повторял про журнал, кино и методику. Как я
ни просил. И если про журнал и кино он повторял с иронией или сарказмом,
то про методику говорил вполне серьезно, даже с признательностью. Он
искренне согласился со мной, а мне оставалось только ахать, глядя, как он
рвет фотографию. Ночью пошел дождь, разразился ливень, перешедший в град,
ветер ломал деревья.
Если бы я знал, что погубил все своей болтливостью! Мне кажется, и он,
если б знал про ветер и грозу, не порвал бы фотографию. Но самое главное,
самое удивительное, что я посмотрел на ту охоту с фотографии в натуре - в
движении и в цвете. Камзолы, более светлые на снимке, действительно
оказались красными, цвета "кардинал", а картузы на охотниках из черного
бархата. Смотреть надо было точно за полчаса перед закатом. Он вывел меня
на участок и поставил к колышку, перевязанному лентой из бумаги, каждой
ногой на дощечки, вкопанные между грядками, положил на колышек рейку и
заставил меня наклониться так, чтобы брови оказались на уровне специальной
зарубки на колышке, и тут же принял рейку. На меня неслась псовая охота.
Беззвучно ударяли копыта в землю, из-под копыт летели и шлепались комья,
но не слышалось шлепков, собаки без лая разевали пасти. Я приподнял голову
- все исчезло, опустил - как раз тот самый кадр: борзая на мгновение с
неподвижным глазом, на заднем плане амазонка. Она быстро приближалась на
гнедом коне, газовый шарф, повязанный на шляпе, вздувался за ней, как
знамя. Промелькнула... ослепительно рыжая, кареглазая, розово-белая кожа,
мушка на щеке... И снова скакали на меня всадники в красных камзолах, за
ними егеря в галунах и войлочных шапках, последний на низкорослом чалом
коне. Чалый - эту масть я называю с гордостью, запомнил в детстве из-за
необычного звучания и загадочности. Другие увидят и определяют: бежевая
лошадь или конь цвета кофе с молоком. Чалая. Проскакали. Открылся луг, за
лугом, как и сейчас, лес, только не осинник, дубрава, кое-где с
высоченными елями. Из дубравы выбежал босой мальчишка, белоголовый и
растрепанный, он оборачивался и призывно махал кому-то шапкой. И
оборвалось видение. Как я ни приседал, ни жмурился, напрасно. Конец, зашло
солнце.
Зато начался триумф мечтаний. Мне нестерпимо хотелось немедленно знать:
как, за счет чего, почему, где сохранились и как записаны эти события,
прошлое или фантазия, способ воспроизведения и при чем здесь закат. Он
лишь хмыкал и бурчал о костылях, машинах, врагах природы, о ее претензиях