"Том Шарп. Уилт Непредсказуемый" - читать интересную книгу автора

будущее. Он - великий писатель! Подумаешь, не написал еще ничего. Главное
- он писатель! Еще юношей Уилт решил стать писателем и начал заранее
готовиться к нелегкому труду на писательском поприще. Он читал Пруста и
Жида, читал книги о Прусте и Жиде, читал книги о книгах о Прусте и Жиде,
пока не убедился окончательно, что лет в тридцать восемь обязательно будет
писателем. С тех пор он проводил время в томительно-приятном ожидании. Все
это сравнимо с тем, что чувствуешь, когда, оказавшись у зубного врача, вдруг
узнаешь, что сверлить ничего не надо. В плане, конечно, духовном. Вот он
сидит в своем прокуренном кабинете, обшитом пробковыми панелями, в доме на
какой-то живописной улочке Парижа. А на письменном столе у окна нежно
шелестят листки, исписанные неразборчивым почерком. Это рукопись будущего
прекрасного романа. А вот он в Ницце. Белоснежная спальня. На белых
простынях Уилт в объятиях загорелой красавицы. Яркие лучи, отражаясь от
лазурной глади Средиземного моря, играют солнечными зайчиками на потолке.
Все испытал он в своих юношеских мечтах. Была и слава, и удача, и скромное
величие, и изящные остроты непринужденно слетали с его уст над рюмочкой
абсента, и, словно ручеек намеков и иносказаний, лился тихий разговор. А
потом в синей предрассветной дымке он быстро шагал к себе по пустынным
тротуарам Монпарнаса.
Пожалуй, единственное, что Уилт не перенял у Пруста и Жида, это
пристрастие к мальчикам. Мальчикам и мусорным ведеркам из пластика. Не то
чтобы он представлял себе педофильствующего Жида в процессе варки пива. Тем
более в пластмассовом ведре. Тот, кажется, был трезвенником. Просто Уилта
совсем не тянуло на мальчиков. Поэтому он позаимствовал у Лоуренса* Фриду
(хотя и опасался подхватить от нее туберкулез) и наделил ее более мягким
характером. Они вместе лежали на песке пустынного пляжа, а волны омывали их
сплетенные страстью тела. Казалось, это будет продолжаться "отныне и навек",
и Фрида теперь выглядела как Дебора Керр. Главное, она неисчерпаемый
источник жизни; она - если не сама бесконечность, то живое воплощение
бесконечной страсти Уилта. Страсть - не то слово, чтобы передать всю
глубину его любвеобильной души. И она, подобно Еве, не спросит, кто такой
Рошфуко* или как его там... (Повезло ему с музой, нечего сказать.) А он? А
он закопался тут, как жук в навоз, и хлещет до одурения какую-то бурду, лишь
отдаленно напоминающую пиво. Бурду, забродившую в пластмассовом ведерке для
мусора. Непременно в пластмассовом! Таким ведерком в самый раз дерьмо
таскать, а уважающее себя ведро должно быть железным. Но Уилт не позволял
себе такой роскоши. Он однажды попробовал и чуть не отравился. Впрочем,
наплевать. Что там ведерко, когда он только что узрел жрицу любви, свою
прекрасную музу.
И впервые за семнадцать лет безрадостного существования ему вдруг
захотелось слово "муза" написать с большой буквы "М". Выпитое пиво, будь оно
неладно, тут же напомнило, где еще можно встретить букву "М". "А если
Ирмгард никакая не Муза? А так, смазливая безмозглая сучка? А папаша у нее
- пивовар из Кельна с пятью "мерседесами"?" Уилт вышел из своего убежища и
обречено направился к дому.
Когда Ева с девчонками вернулась из театра, он с угрюмым видом смотрел
футбол по
*Ларошфуко Франсуа (1613-1680) - французский мыслитель; писатель,
автор книги "Максимы и моральные размышления".