"Сергей Шаргунов. Чародей" - читать интересную книгу автора

боли и досады скрежетнул зубами. И вдруг качели рассыпались, распались на
несколько кусков, причем деревянное сиденье, отскочив, пребольно ударило его
по ноге. Подбежали мальчишки. "Слушай, Ванек, а у тебя голова железная!
Качели разломал..." - "Да уж, и правда, железная голова, крепка, - подумал
Ваня, - Как я еще с ума не сошел!" Из школы подбежал взволнованный учитель
труда. "Брак, - бормотал он с одышкой. - А если б кто качался. Убился бы.
Нет, правда, убился бы, если бы качался. Какой брак делают!"...
Ваня хромал неделю и температурил. Мама потащила его на рентген,
подозревая трещину кости, но все обошлось.
Даже в бреду, даже во сне он следил за собой, чтобы не сорваться на
какой-нибудь скрежет или жест. Дышать ровно, говорить обычные слова, не
дергаться - вот чему выучила его жизнь.
Единственным решением, как победить страх, было либо смирение вплоть до
пускания сладких слюней на смирительную рубаху, либо движение навстречу
жизни с ее грубой механикой. Овладеть рычагами успеха, добиваться
удивительных событий, запустить хитроумные процессы, разогнать качели выше
неба... А через что можно научиться управлять жизнью, если не ударяться в
опасное колдовство? Через практику властвования - политику. Через уличные
гульбища, мякоть толпы и денежных пачек, наждачность интриг, ласковую
шершавость византийщины.
Он довольно рано заставил себя никогда больше не колдовать. Но в
детстве и подростком, бывало, срывался и даже мнил, что несколько поворотных
сюжетов в жизни его страны не обошлись без него. И в юности срывался... И
мучился потом. Каялся. И боялся. Запрещал себе даже думать о возможностях
одним щелчком зубов или одним словечком поменять картинку. "Крепкая у меня
голова, чугунная, золотая. Как я еще соображаю что-то в таком стрессе! И
рассказать некому". Он пробовал делиться, предлагал однокурснику Петьке
провести эксперимент, хотел опытным путем доказать свое могущество, но потом
передумал отчего-то. Сообразил, что не знает последствий волхвования, если
оно при осведомленном свидетеле. Жизнь таила множество силков. Остерегаясь
ловушки, он не пошел в церковь, на "отчитку", фрагмент которой показали по
каналу "Культура". Все-таки навеки расстаться со своим даром он тоже не
решался.
Но он искал других "чудес" - положения, успеха, достатка. Научился
абстрагироваться от страшной ноши, жить гладко, точно, на автомате, не
допуская волшебных осечек.
Но и в этой ровной жизни он продолжал нелепо ощущать себя чьей-то
собственностью, словно просто менял владельца, но оставался игрушкой.
Зимой Иван ехал по Руси. Они поехали с политиком в Тамбовскую область,
там приближались выборы в Собрание.
Они встретились ранним неуютным московским утром, когда еще болталась
жидкая темень. Политик сидел в черном джипе. Ваня сел рядом. Один охранник
крутил баранку, другой высился на переднем сиденье.
Мчали под сверкающей мигалкой, расталкивая машины, выбираясь из Москвы,
где, несмотря на темень, уже зарождались пробки.
- Сука. Маячит, - процедил шофер Паша с личиком, похожим на надкушенное
яблоко. - Ненавижу!
Это он ненавидел чайника на сером "Форде-фокусе", не сразу убравшегося
с их дороги.
- Поравняйся, - жестко сказал второй охранник, Егор, розово-красный,