"Исраэль Шамир. Сосна и олива или неприметные прелести Святой Земли " - читать интересную книгу автора

неуловимых, потаенных прелестях Святой Земли? Не о знаменитых и
прославленных храмах, куда стекаются миллионы паломников, но об ее
нехоженной глубинке, в двух шагах от главных дорог? Кому будет понятна
абсолютная причастность, влюбленность, одержимость моя ее масличными
деревьями, смоковницами, родниками, террасами, коренными обитателями ее - и
моя оторванность, нездешность, пришлость в этих местах? Можно ли сказать это
по-русски? Ведь только в наши дни, стараниями Фазиля и Чингиза русский
становится языком всемирным, пригодным для описания обычных чувств жителей
необычных мест. Нет у меня и веры в общность жизненного опыта моего и
читательского, столь нужной с тех пор, как перестали составлять книги на
языках мертвых и бессмертных, безместных и универсальных - слишком давно
оказался я в этой Земле, где едят лотос пополам с хуммусом. Но я не могу и
отказаться от частицы себя, от своего заморского рождения, от своей русской
общины Палестины, и избрать другой язык.
Я родился, как и ты, мой читатель, в холодной стране ржи, картошки и
молока, и нет у меня удела в стране маслин, смоквы и винограда. Молодым
парашютистом я бегал по закрытой со всех сторон долине Мардж-Саннур, где
белый туман лежит по утрам на земле новогодней оконной ватой, и за колючей
проволокой военного лагеря видел крестьянина, боронившего сохой землю круг
масличных деревьев. Ах, как я завидовал ему, Дауду из Бет-Лахма, Элиасу из
Хизмы, Ибрагиму из Абуда! Почему мне не было дано родиться в доме у
источника, на склоне холма, по которому разбегаются козы, рядом с
виноградником! Почему мне было суждено оказаться в городских гетто? Если б
можно было перебежать - от поселений и городов, застывших в круговой
обороне, к этим селам, славным маслинами и виноградом, - клянусь, я стал бы
перебежчиком. "Уличенный в высокой измене, под кривыми мечами батыров
коснулся б земли" - писал другой изменник своего народа, пишущий по-русски
Олжас Сулейменов.
И вдруг я понял, что остался один, и потерял даже простейший резон
писания по-русски. Увы, я утратил и тех читателей, кто, как и я, уехал из
России в Святую Землю на широком гребне весны народов. Большинство моих
двойных соотечественников, русских евреев в Израиле, не видали родников в
пустыне и не пили кофе с феллахами. Я представляю себе тебя, мой израильский
русский читатель. На пенсии, под семьдесят, инженер из Днепропетровска,
учительница из Одессы, мирно живущий/ая в многоквартирном доме - шикуне в
Холоне. Почему он пишет про арабов? Араба вы видали: на базаре и на стройке,
когда проходили мимо. У него был бандитский вид, усы, он нес кирпичи в
руках. Батюшки, ведь зарежет, подумали вы, и сердце екнуло. Пронесло. Араб -
это гой, вроде украинца, только более дикий. Ему бы погром устроить, или
вовсе всех евреев вырезать. Что вы понимаете, молодой человек, мы прошли
войну, эвакуацию, мы их видали. Звери, да и все. У вас по-комсомольски
бьется сердце, когда вы слышите строгие, но справедливые слова рабби Кахане.
Он все понимает. Еврейское сердце. А идише херц. Может, сейчас еще нельзя
всех выселить, но придет время.
Hе нужен мой рассказ о палестинской глубинке и коренным израильтянам:
одни хотели бы от нее отделаться, а другие уничтожить, превратить в
заасфальтированный жилмассив. И массовому туристу он не нужен - к известным
святилищам проложены шоссе, а неизвестные, гм-м, - неизвестны. Цивилизация
оттеснила патриархальную и буколическую Палестину в глушь, подальше от
больших городов и больших святынь. Но там, в считанных милях от отелей и