"Королевский долг" - читать интересную книгу автора (Баррел Пол)

Глава вторая

БУКИНГЕМСКИЙ ДВОРЕЦ

Я не мог поверить своим глазам.

Королева сидела, глубоко задумавшись, в своей комнате в Букингемском дворце, но тут подняла голову и увидела меня.

— Почему ты улыбаешься, Пол? — поинтересовалась она. По ее голосу было понятно, что она уже догадалась, в чем дело.

— Если бы вы только себя видели сейчас, Ваше Величество!

Теперь уже улыбался не только я, но и королева. Было поздно, она сидела за столом возле окна и писала перед сном. Она была в шелковом платье, на голове — корона, а на ногах — розовые тапочки. Это зрелище и потрясло меня: английская королева в короне и в тапочках! Она выглядела величественно и одновременно по-домашнему — живая аллегория государства «по-простому». Зрелище было нелепым, очаровательным и, наконец, просто смешным — она и сама это понимала.

После того как я удостоверился, что все девять королевских собак (породы корги) мирно спят и им ничего не нужно, я прошел по коридору с толстым красным ковром к королеве, чтобы пожелать ей спокойной ночи, и тут понял, что застал ее врасплох. Слева от двери, когда входишь в ее комнату, стоит высокая ширма, Полагается пройти несколько шагов по паркету, потом еще два шага по ковру и только тогда остановиться и ждать, когда королева тебя заметит. Я остановился и замер.

Королева сидела за столом в своих очках без оправы. Настольная лампа на длинной ножке лила яркий свет на красные правительственные папки и бумаги, над которыми она работала. Корона ярко сияла всеми гранями своих драгоценных камней. Я часто видел королеву в домашних тапочках, но ни разу на ней при этом не было короны Британской Империи. Дело было в том, что на завтра было назначено торжественное открытие очередной сессии Парламента, и королеве надо было привыкнуть к тяжести короны — она весит не меньше чем два пакета с сахаром, а такое непросто носить на голове. Я спросил:

— Что-нибудь еще нужно, Ваше Величество?

— Нет, спасибо, Пол. — И она снова вернулась к работе. Я поклонился.

— Спокойной ночи, Ваше Величество.

Я больше никогда не видел королеву в короне в неофициальной обстановке. Это было один-единственный раз.

20 декабря 1976 года моя жизнь резко изменилась: я вдруг попал из тесноты Борнмута, что в графстве Уэссекс, в Лондон, в огромный Букингемский дворец.

Когда я впервые вошел во дворец в своем лучшем черном костюме и с маленьким чемоданом в руках, я весь дрожал от страха. Я думал: интересно, будет ли это похоже на паботу в большом отеле. Оказалось, что нет: вместо узеньких коридоров отеля тут были целые улицы, устланные коврами. А барочный декор и должности, которых уже нигде в обычной жизни не встретишь, создавали впечатление музея.

Видел бы мой одноклассник Ким Уолтерс, считавший дурацкими наши форменные школьные кепки, мою новую форму! Я стоял перед шкафом, открыв дверцу, на внутренней стороне которой было огромное зеркало, и разглядывал себя. Я чувствовал себя актером. Из зеркала на меня смотрел незнакомец в ливрее, больше подходящей, чтобы прислуживать Георгу III, чем Елизавете II. Темно-синяя бархатная жокейская шапочка; гофрированный воротник, надевавшийся отдельно, поверх рубашки с круглым вырезом; черный жилет с гладкой шелковой спинкой и с вышитыми золотом полосками впереди, застегивающийся на золотые пуговицы с гербом; красные, тоже бархатные, короткие штаны, с золотыми пуговками у колен и с кисточками; розовые шелковые чулки и черные кожаные туфли с пряжками. Слева у пояса висел меч в ножнах. Я надел белые нитяные перчатки.

Сначала я чувствовал себя по-дурацки, но когда я надел ярко-красный фрак с золотыми полосами по краю, с золотыми пуговицами и с золотыми обшлагами, на меня вдруг снизошла такая гордость. Форме, которую я сейчас надел, более двухсот лет. Эта одежда, старая, не раз чиненая, латаная, даже через столько лет не утратила своего великолепия. За все это время менялась только нашивка на левом рукаве. Сейчас на ней аббревиатура «EIIR» [6], окруженная лентой со словами: «Honni soit qui mal y pense», что значит: «Позор тому, кто замышляет зло», а над ними вышита корона Британской Империи.

Впервые я надел парадную ливрею в подвале, в специальной комнате с огромными — от пола до потолка — шкафами и большим столом в центре. Целый день ушел на то, чтобы выбрать мне все разновидности формы. Вся одежда была не новой, все вещи кто-то носил до меня В Букингемском дворце, так же как в Грассмуре, ношеная одежда — не новость. Даже детские рубашки, брюки и пиджаки принца Эндрю перешивались, чтобы их мог носить принц Эдвард.

Заместитель старшего лакея Мартин Бабб выдал мне пять комплектов одежды: «парадная ливрея» для торжественных мероприятий государственной важности — ее полагается носить как внутри дворца, так и на улице; «алая форма» — фрак и цилиндр для более второстепенных официальных мероприятий, включая Ежегодные скачки в Аскоте; «форма с эполетами» — двубортный фрак с воротником-стойкой, надевать только на борту королевской яхты «Британия»; «тропическая форма» с белым пиджаком в стиле сафари — надевать в жарких странах; наконец, повседневный черный фрак с белой рубашкой, черным галстуком и красным жилетом. Кроме того, мне выдали красную фетровую кучерскую шляпу, коробки с рубашками и запасные брюки на вешалках.

Дворец пустовал, если не считать основной прислуги. Двор уехал на праздники в Виндзорский замок. А новый штатный слуга готов был приступить к своей королевской службе. По крайней мере, он уже был одет как надо.

Но ничто не могло подготовить меня к моему первому заданию, которое я получил, когда накануне Рождества меня привезли на поезде в Виндзор. Я стоял в Восьмиугольной Комнате на первом этаже северо-восточной башни, из окон которой была видна западная терраса, славившаяся своим видом на сады и поле для гольфа. Я держал серебряный поднос с крохотными кофейными чашечками с королевским вензелем. Чашки прыгали и звенели оттого, что руки у меня дрожали. В животе урчало. Я боялся, что сделаю что-нибудь не так, я чувствовал себя неловко в этой форме. Смогу ли я все сделать, как надо? Или уроню поднос? А может, все пройдет хорошо? Или нет? Впервые в жизни мне предстояло подавать на стол, за которым собралась вся королевская семья.

Я ждал в Восьмиугольной Комнате — зале с высоким пьюджинским [7] потолком, и стенами, украшенными дубовыми панелями. Короткий коридор, застеленный красным ковром, вел в ту залу, куда мне предстояло зайти, — огромную столовую, где королевская семья ужинала при свечах. Вот уже два часа я смотрел на неиссякаемый поток ливрейных лакеев, младших лакеев и пажей, проходивших по коридору туда и обратно. Это был живой конвейер, по которому в зал поступали тарелки, бокалы, серебряные ложки, вилки, блюда с едой; все это непрерывно вносилось в зал — первое, горячее, пудинги… Потом наступило время десерта: груша, банан и кусочек ананаса или персик. Фрукты подавались с золотыми ножами и вилками. Во дворце не едят бананы по-обезьяньи — тут положено пользоваться ножом и вилкой.

В королевской семье все, даже прием пищи, подчиняется правилам этикета, все спланировано, все должно быть совершенным. Множество людей так же, как я в тот день, трясутся от страха и ждут своей очереди исполнить маленькую незначительную роль. Как танцоры в балете ждут своей очереди за сценой. За дверями в залу выстраиваются лакеи в парадных ливреях. С блюдами в руках они стоят прямо, в том порядке, в каком должны подаваться блюда. Сначала мясо, потом картошка, овощи, салат. По команде лакеи входят в залу.

— Мясо! — проходит тридцать секунд.

— Картошка и соус! — проходит еще тридцать секунд.

— Овощи!

— Салат!

Тогда мне еще не могли доверить мясо или картошку. Пустые кофейные чашечки были пределом моих возможностей.

И тут я понял, что сейчас наступит время подавать кофе. Пришел мой звездный час. Я держал поднос, показавшийся вдруг страшно тяжелым, и видел в приоткрытую дверь роскошный зал. До меня доносился смех и веселый послеобеденный разговор. Мистер Дикмен — королевский распорядитель, командовавший обедом, почувствовал, что я нервничаю.

— Не бойся. Тут нечего бояться, — сказал он. Мне специально доверили самое простое дело, чтобы я постепенно привыкал прислуживать королевской семье и чтобы члены королевской семьи постепенно привыкали ко мне.

— Тебе всего-то надо войти в столовую, встать в углу, а лакей подойдет к тебе и заберет чашки. Тебе ничего не нужно делать. Просто постоишь с подносом, и все, а лакей подаст кофе, — успокаивал мистер Дикмен.

Слава богу, я пока еще не прима-балерина, а только статист! Но по моей слабой улыбке, видимо, было понятно, что ему не удалось меня успокоить.

— Они тебя не съедят! — сказал мой новый начальник и слегка подтолкнул меня в спину. — Иди, а чашки у тебя заберут.

Входя в залу на ватных ногах, я вспомнил, как мистер Дикмен говорил: «Только не смотри на них и не встречайся ни с кем взглядом. Они не любят, когда на них смотрят во время еды». Я не отрываясь глядел на подскакивающие на подносе фарфоровые чашки. Осторожно! Главное — очень-очень осторожно! Надо только пройти десять шагов и встать в углу.

Дошел. И поднял голову. Передо мной стоял огромный стол — я такого никогда не видел: двадцать футов в длину, полированный, красного дерева. Посередине шел ряд подсвечников вперемешку с цветами в вазах. Темно-красные бархатные шторы с золотом свисали до полу, закрывая высокие готические окна. С огромного портрета, висящего над камином, королева Виктория смотрела на своих потомков. И тут я сделал то, чего делать было не положено: стал разглядывать сидящих за столом. Я искал глазами королеву среди тридцати членов королевской фамилии: женщины в вечерних платьях, мужчины во фраках. Во главе стола в огромном позолоченном кресле, похожем на трон, сидела королева-мать и вела оживленную беседу со своим любимым внуком принцем Чарльзом. Рядом с ним сидела королева — она и все остальные, в отличие от королевы-матери, сидели на стульях. Напротив нее внимательно прислушивался к разговору принц Филипп, герцог Эдинбургский. Многим хотелось бы узнать, какая королева на самом деле, когда ее настоящий характер не скрывает необходимость исполнять государственные обязанности, И вот я вижу ее в обычной домашней обстановке — в первый раз! Я отметил про себя, что улыбка у нее добрая, что королева кажется маленькой и хрупкой. Я думал о том, как близко я сейчас стою к королевской семье. Я думал: жаль, что меня не видит мама. Жаль, что меня не видят жители Грассмура. Свет свечей отражался от драгоценностей. Лакеи быстро и ловко убирали тарелки. Я был рад, что могу стоять с подносом как статуя и ничего не надо делать.

Я видел принца Эндрю и принца Эдварда, принцессу Анну и ее мужа капитана Марка Филипса, за которого она вышла замуж два года назад. Громче всех говорила принцесса Маргарет — у нее был высокий пронзительный голос. Помню, что меня вообще удивило, что они говорят так громко.

Я поспешил опустить глаза, пока они не заметили, что я их разглядываю, и вдруг заметил, что мой поднос пуст. Никем не замеченный, я вышел из залы.

— Вот видишь? И чего было бояться? — с улыбкой встретил меня мистер Дикмен. Я страшно гордился собой.

На каждый Новый год у нас было принято приносить в дом кусочек угля, чтобы с ним в дом пришел новый год и новая удача. Но 1977 год мне предстояло встретить несколько по-другому. Мне, как самому молодому из лакеев, доверили почетную обязанность — привести новый год в королевскую семью. Я стоял у парадного входа в Сандринхем Хаус, где собралась вся королевская семья, и, трясясь от холода и страха, ждал. Через большие окна я видел, как один из лакеев разливает всем шампанское. Послышался бой часов. На двенадцатом ударе дверь открылась, и я вошел в гостиную, подошел к камину, взял приготовленное полено и бросил его на тлеющие угли. Когда новое полено разгорелось, раздались аплодисменты, В награду за исполнение этой традиционной обязанности мне разрешили первым из персонала поздравить мою хозяйку.

— С Новым годом, Ваше Величество! — широко улыбаясь, проговорил я.

В те дни я еще не исполнял обязанности ливрейного лакея. В письме, которое прочитала мама, мне предлагалась должность младшего лакея. А это означало работу в буфетной стекла и фарфора: по локоть в мыльной воде начищать до блеска тарелки и чашки. Но в последний момент появилось место лакея, и взяли меня. Моим начальником стал старший лакей Джон Флойд. Меня сделали четырнадцатым из четырнадцати королевских лакеев с жалованьем в 1200 фунтов. Тогда мне казалось, что от места первого или второго королевского лакея меня отделяло сто световых лет.

Комнаты для персонала имели размеры обычного гостиничного номера. Мебели было немного, только самая необходимая. Раковина в углу, кровать, стол, комод, шкаф. На полу — зеленый ковер. В комнатах было мало света, потому что небольшие окна находились под самым потолком.

Прежде чем мне выдали форму, заместитель старшего лакея показал мне мою комнату. Меня поселили в Пажеском крыле. Его узкие окна можно увидеть под самой крышей с восточной стороны дворца. Тогда моя должность еще не позволяла мне жить в комнате с видом на памятник королеве Виктории и улицу Мэл, мое окно выходило на внутренний дворик, усыпанный гравием. Я часто влезал на батарею, чтобы поглядеть, как к главному входу с каменными колоннами подъезжают разные важные персоны: крупные политики, высокопоставленные чиновники и другие знатные гости. Кроме того, рядом была «Королевская дверь», которой пользовались те, кому была назначена личная аудиенция у королевы. Именно этим входом во дворец пользуется премьер-министр, когда приходит к Ее Величеству по вторникам.

Мне еще многое предстояло узнать о жизни дворца. Легко потеряться в лабиринте подземных коридоров, смежных помещений и сложных переходов, соединяющих между собой шестьсот с лишним комнат дворца. Жители Букингемского дворца говорят на том же языке, что и вся страна, но живут в совершенно обособленном мире. Там своя полиция, пожарная команда и почтовое отделение, свой врач, прачечная, часовня, священник, а также электрики, плотники, багетные мастера и сантехники. А еще бар ВМС.

Непросто запомнить и огромное количество должностей, сохранившихся еще с восемнадцатого столетия: Главный камергер и дворцовый распорядитель, личный паж королевы, паж задних комнат, паж парадных комнат, правительница гардеробной (которая непременно должна быть графиней), камеристки и фрейлины, Хранитель столового серебра, Хранитель стекла и фарфора, придворные. Не говоря уже о Хранителе королевского кошелька и Государственном гофмейстере. Во главе дворцового персонала стоит Лорд Управляющий. Дальше следуют шесть служб: Служба личного секретаря, Служба королевской казны, Личная служба Лорда Управляющего, отделение дворцового хозяйства, отделение королевских конюшен, отделение королевских коллекций. Я работал в отделении дворцового хозяйства, которое, в свою очередь, тоже делилось на три отдела: Отдел «X» («хозяйство»), отдел «К» («кухня») и отдел «О» («общее»). Лакеи относились к отделу «О» и подчинялись королевскому распорядителю Сирилу Дикману.

Кроме того, надо было помнить бесконечные правила и традиции. Первый год службы я носил с собой блокнот, в который записывал имена и должности коллег и начальства, зарисовывал планы комнат и схемы сервировки стола. Даже поднос с завтраком должен быть особым образом сервирован: ручка чашки должна смотреть вниз и вправо, и так же по диагонали должна лежать ложечка на блюдце. Тарелки и блюдца ставятся так, чтобы изображение герба не оказалось перевернутым. Соль ставится справа, горчица — слева, перец — у края. В сахарнице должен быть сахар-рафинад, ни в коем случае не сахарный песок, и рядом — щипцы. Тост подается только на специальной серебряной подставке, а не на тарелке. На блюде с маслом не должно быть больше трех шариков масла. И главное — не забыть подать льняную салфетку.

Даже ванные произвели на меня огромное впечатление. Они были общие: ряд кабинок с ваннами и душем сверху. Мне было очень неловко оттого, что я первый раз в жизни увидел душ, и вынужден был спросить, как им пользоваться.

В коридорах, где на стенах были обои на шелковой основе, горничным запрещено пылесосить до девяти утра, чтобы не будить членов королевской семьи. Вместо пылесосов они пользуются жесткими щетками. Ходить по середине коридора считается «неприличным для лакея». Вычищенный темно-красный ковер — это для королевских ног. Персонал же должен ходить по кромке в фут шириной. К красным коврам относятся с таким же уважением, как содержатель крикетной площадки относится к воротцам. Если лакей, идя по коридору, видит члена королевской семьи, ему полагается остановиться спиной к стене и молча поклониться, когда член королевской семьи проходит мимо.

Я вскоре понял, что искусство быть хорошим слугой заключается в том, чтобы быть как можно незаметнее. Жизнь слуги проходит в тени, и в идеале он должен быть невидимкой. В результате горничные и лакеи часто вынуждены торопливо прятаться и ждать, пока смогут выйти так, чтобы никому не помешать. В Сандринхэм Хаусе горничным приходилось прятаться в шкафу под лестницей, когда они слышали, что в главный зал выходит королева. Эти «прятки» приводили ко множеству странных ситуаций, когда члены персонала вынуждены были прятаться и, приложив ухо к двери спальни, слушать, когда же наступит тишина, означающая, что путь свободен и они могут вернуться к своим обязанностям. Или стоять у потайного хода в гостиную и ждать, когда гости разойдутся и можно будет убрать бокалы, затушить камин, взбить диванные подушки и подмести ковер.

Что касается снобизма, то оказалось, что слуги гораздо больше задирают нос, чем члены королевской фамилии. Во всем была жесткая иерархия, прямо как на «Титанике», которая соблюдалась даже в отношении еды. Главы служб, которых принцесса Уэльская назвала «люди в сером», бдительно следили за соблюдением этой иерархии.

Самые младшие по должности члены персонала: младшие лакеи, повара, горничные, лакеи, носильщики, почтальоны, шоферы, конюхи и т. п. — обедали на первом этаже в комнате с линолеумом, больше похожей на рабочую столовую, чем на помещение во дворце. Они сидели на пластиковых стульях за столами, накрытыми белыми скатертями. Тут была система самообслуживания. Тут было шумно, весело и просто.

Столовая дворецких была на втором этаже. На полу лежали ковры, а стулья были мягкие. Общий тон — более деловой. Здесь обедали старшие члены персонала, прослужившие больше двадцати лет или награжденные за преданность: пажи, пажи Ее Величества, пажи задних комнат, хранители серебра, стекла и фарфора, старшие лакеи, камеристки королевы и ее шофер. Во главе стола сидел дворцовый распорядитель. Обед отличался тем, что здесь подавался ассортимент хлеба, сыров и печенья.

Выше по лестнице была Официальная Столовая для личных секретарей и помощников, клерков, пресс-атташе, машинисток и управляющего персонала.

«Зал леди Брайтон» был еще роскошнее: с высокими потолками и огромной люстрой. Здесь помощники Распорядителя дворцового хозяйства, Главного эконома и Казначея вели неспешную беседу за обедом, к которому подавалось вино. Кроме того, им разрешалось выпить виски или херес перед едой.

И наконец, возле Поклонного зала находилась самая роскошная из столовых для персонала. Тут собирались сливки общества слуг. Тут стояла мебель «чиппендейл» и «шератон», а на стенах висели портреты из королевской коллекции. Здесь ели с тарелок тонкого китайского фарфора серебряными вилками. Вино из королевских погребов наливалось в хрустальные бокалы. В такой роскоши обедали только фрейлины, старшие камеристки, правительница гардеробной, личные секретари, пресс-секретари, Хранитель королевского кошелька, королевский капеллан, придворные и Лорд Управляющий. Атмосфера тут была торжественная, как в клубе членов консервативной партии. Как ни странно, этот зал был в четыре раза больше, чем столовая Ее Величества, и гораздо роскошнее.

Лакеев-новичков, таких как я, натаскивали как раз в этой столовой. Мне не могли доверить прислуживать за королевским столом, пока я не покажу свои умения перед Лордом Управляющим. Даже в этой столовой мне в те дни было страшно, что я что-нибудь сделаю не так. Нужно было научиться правильно накрывать на стол: класть ножи и вилки ровно в одном сантиметре от края стола, а приборы у каждого места ставить в точности как у места напротив, чтобы одна сторона стола становилась как бы зеркальным отражением другой. Нужно было научиться складывать салфетки в форме перьев с герба принца Уэльского и наливать вино и шампанское не больше чем на половину бокала.

Меня приставили к одному из старших лакеев, чтобы обучиться премудростям профессии: от проверки, горячий ли обед для королевы, до чистки ботинок придворных. Я три месяца всюду следовал за ним как тень. Нужно было быть незаметным и в то же время наблюдательным. Меня учили не только накрывать на стол, но и прислуживать джентльмену.

Я стоял в темноте в углу комнаты одного из гостей дворца и внимательно смотрел за тем, что делает мой наставник — Мартин Бабб. У него я должен был научиться двигаться неслышно, быстро и незаметно даже в полной темноте. В королевских дворцах не бывает будильников. Лакей или горничная в положенное время входит в комнату и будит своего хозяина или хозяйку. Осторожно ступая в темноте, Мартин ставит на столик возле кровати (расположенный на расстоянии вытянутой руки) деревянный поднос со свежезаваренным чаем, стаканом апельсинового сока и кексом. Если джентльмен при этом не просыпается, то надо раздернуть шторы. Мартин так и сделал. Комнату залил солнечный свет. Я почувствовал себя глупо: стою тут совершенно лишний, как вешалка для пальто.

Джентльмен пошевелился. Мартин поднял вчерашнюю одежду, взял из шкафа вешалку, повесил на нее брюки, рубашку и пиджак и вынес в коридор. Туда же он выставил туфли (их надо почистить) и грязные носки и белье — в стирку. Затем он достал из шкафа чистую одежду и выложил ее на стуле особым способом, который мне нужно было запомнить: выглаженные и сложенные брюки кладут на сиденье, отогнув при этом уголок, чтобы было удобнее их брать; сложенную как при покупке рубашку «ставят» под углом к спинке, предварительно расстегнув все пуговицы и вставив запонки; сверху кладут чистые трусы; туфли с развязанными шнурками ставят возле кресла, сверху на них кладутся носки. Затем Мартин подходит к туалетному столику, открывает верхний ящик и достает несколько галстуков (лакей должен всегда оставлять несколько галстуков, чтобы джентльмен сам мог выбрать). И наконец, лакей должен выложить чистый и выглаженный носовой платок.

Джентльмен все еще спал. Мартин отвел меня в ванную и объяснил, что тут делать. Надо набрать в ванную теплую воду, положить на пол коврик и пододвинуть стул.

— Полотенце надо выкладывать вот так, — сказал он, расстилая полотенце на стуле так, чтобы, когда джентльмен сел на стул, он мог завернуться в полотенце и встать, как в мантии. На этом работа Мартина закончилась, и мы вышли из комнаты джентльмена.

Точно таким же образом лакеи и горничные прислуживают не только гостям, но и членам королевской семьи. Я был рад, что Мартин обучил меня всему этому. Впрочем, когда я первый раз был приставлен к джентльмену, довольно пожилому, мне пришлось пережить минуты паники. Я не мог найти его вчерашнюю одежду, носился по комнате, недоумевая, куда он мог ее деть. А потом он вытащил руку из-под одеяла, и я понял: он заснул одетым.

Позже я узнал, что принц Уэльский имеет свои привычки, с которыми вынуждены были мириться его лакеи: от Стивена Барри до Майкла Фосета. К тюбику с зубной пастой был прикреплен серебряный ключ с его гербовыми перьями: если его повернуть, выдавится ровно то количество пасты, которое нужно на щетку. Еще он требовал, чтобы его пижаму гладили каждое утро.

Кроме того, в обязанности лакея входило доставлять королеве пакеты с государственными бумагами, которые приносили из Министерства внутренних дел, Министерства иностранных дел и от премьер-министра.

Человеку со стороны может показаться странным такое количество слуг, но иначе монархия не могла бы существовать. По слугам складывается первое впечатление о королевской семье, и слуги же обеспечивают повседневную жизнь дворца. Все члены персонала — от младшего дворецкого до Лорда Управляющего — каждый день, каждую минуту делают все возможное, чтобы жизнь королевской семьи текла ровно и все ее члены без всяких помех могли исполнять свои государственные обязанности.

Королева общается совершенно по-дружески с большей частью персонала Во дворце отношения между рабочими и работодателями основаны на взаимном уважении. Формальности этикета не отменяют теплые отношения.

В те дни, когда у королевы была назначена деловая встреча за пределами дворца, она появлялась из лифта, и, как по волшебству, фрейлины делали реверанс, а придворные и личные секретари кланялись. Все было очень официально, все проникнуто почтением. Но когда королева возвращалась во дворец, она обычно останавливалась возле лифта и беседовала со слугами. Она могла рассказать о чем-то забавном или странном, что произошло за день. Королева всегда говорила с улыбкой, потом благодарила слуг за то, что они помогали ей в этот день. Затем заходила в лифт, и вновь воцарялась атмосфера глубокого уважения: дамы снова делали реверанс, а мужчины кланялись — на этот раз еще более искренне, чем раньше. Иногда эти поклоны и реверансы казались несколько утрированными. Помню, как-то одна фрейлина присела в реверансе так низко, что мне показалось, будто она вот-вот повалится на пол.

С самого первого дня работы во дворце я очень уважал — и до сих пор уважаю — Ее Величество. Она потрясающая женщина, добрая и справедливая; правда, мне понадобилось некоторое время, чтобы научиться действительно понимать ее. В начале своей службы я получил прозвище Пуговица. Так меня прозвали Мартин Бабб и Алестер Уонлесс за то, что на время испытательного срока меня поставили чистить золоченые пуговицы на ливреях. Эта механическая работа занимала у меня долгие часы в первые три месяца пребывания во дворце.

Британия готовилась к серебряному юбилею королевы. Слугам пришлось особенно трудно, если учесть, что грандиозные банкеты и приемы проводились почти каждую неделю. На тот момент я все еще был четырнадцатым лакеем и не принимал серьезного участия в празднествах. Я помню тот июнь. Из окна своей комнаты я гляжу, как с дворцовой площади отправляется торжественная процессия к собору Святого Павла. Ее Величество едет в золоченой карете, сделанной еще для короля Георга III. По бокам кареты идут лакеи в парадных ливреях, за ними королевская охрана (известная как «бифитеры») и конная гвардия. Вдалеке слышатся крики толпы.

В этой не очень удобной карете королева ехала всего лишь второй раз в жизни (первый — на коронации в 1953 году). После торжества во время приема я слышал, как королева говорила: «Я уже забыла, как неудобно сидеть в этой карете».

Всем, кто на 2 июня 1977 года проработал во дворце больше года, выдали серебряные медали с белыми лентами. Я был единственным лакеем, оставшимся без медали, потому что прослужил во дворце только шесть месяцев. Я мог только гадать, сколько еще мне придется оставаться четырнадцатым лакеем. Как оказалось — недолго.

Однажды в Виндзорском замке произошел «несчастный случай», хотя это было больше похоже на попытку самоубийства. В одной из спален на столике стояла наполовину опорожненная бутылка джина и коробочка из-под лекарств. В постели без сознания лежал человек. Про него было известно, что он давно страдал от депрессии. Странно было видеть скорую у входа в башню Августы в южной части замка. Чтобы не создавать шума, машина приехала без сирены. Санитары поднялись в комнату на третьем этаже. Личного лакея королевы — одного из двоих счастливчиков, которые сопровождали Ее Величество, куда бы она ни отправилась, — в тяжелом состояний увезли в больницу. Это было в апреле 1978-го. Лакей выжил, но не вернулся во дворец — его здоровье больше не позволяло ему работать. Примерно в это же время Эрнест Бенетт, паж королевы (паж считается выше лакея), вышел в отставку после долгой безупречной службы — он начал работать сразу после Второй мировой войны. В связи с этими двумя событиями произошли перемены и я получил неожиданное продвижение по службе.

В лакейской не смолкали разговоры о том, кто займет место личного лакея королевы и станет присматривать за ее девятью собаками. Первым назначили моего коллегу Пола Уайбрю. Но нужен был еще один человек. Я тогда об этом не знал, но, как потом оказалось, королева давно присматривалась к лакеям во время ужинов и приемов, следила, как они выполняют свои обязанности, насколько аккуратны и внимательны, как выглядят и как себя ведут. Сами того не зная, мы все время были под наблюдением.

И вот однажды меня вызвали в кабинет старшего лакея — Джона Флойда.

— Вы хотели бы стать личным лакеем Ее Величества? — спросил он меня.

На это мог быть только один ответ. Через шестнадцать месяцев после начала работы во дворце я получил должность, о которой любой из лакеев мог только мечтать. Любая должность, близко связанная с королевой, считается особой честью. Ее Величество окружают только избранные люди. Ближе всего к королеве оказываются не те, с кем она решает государственные дела, не те, кто составляет распорядок ее дня, но ее камеристки, пажи и лакеи — ведь именно они находятся рядом в те минуты, когда она наедине с собой. Я неожиданно оказался посвященным во все дела королевы. Не раз ее личный секретарь просил меня узнать, в каком она настроении, или что она думает по тому или иному делу, прежде чем самому говорить с ней. Другие слуги тоже пытались узнать о ней что-нибудь через самых приближенных к ней людей. Мое слово вдруг обрело некий вес.

Королеве нравилось, что теперь у нее в лакеях оказались два Пола. В любой момент ей надо было только крикнуть «Пол!», и один из нас тут же появлялся перед ней. Но, чтобы нас все-таки различать, она стала звать нас Большой Пол (это был Уайбрю с его ростом в шесть футов два дюйма) и Маленький Пол (это я — во мне всего пять футов десять дюймов).

Это было удобно для королевы, но не очень для принцессы Маргарет, которая не раз спрашивала по телефону: «Это какой Пол? Маленький или Большой?». Саму принцессу Маргарет ни с кем не перепутаешь даже по телефону: такой громкий у нее голос, гораздо громче, чем у ее сестры. Мне было неприятно отвечать: — Маленький, Ваше Королевское Высочество. Десять лет все члены королевской семьи звали нас именно так.

Был и еще один приятный момент в том, чтобы стать личным лакеем королевы: я переселился по другую сторону коридора в комнату с видом на улицу Мэл. Мое окно было четвертым слева под самой крышей.

Мой рабочий день начинался в семь часов с того же, чем заканчивался — выгула королевских собак породы корги. Их было девять: Браш, Джолли, Шэдоу, Миф, Смоуки, Пайпер, Фэйбл, Спарки и Чиппер — единственный кобель. После прогулки в восемь часов я приводил собак в спальню королевы и приносил ей утренний чай. Чай и собаки служили для нее будильником.

В девять я снова выводил собак. Королева открывала дверь спальни, за которой уже ждал я, и выпускала собак. Нелегко удержать девять собак на девяти поводках. Но насколько опасными могут быть прогулки с ними, я узнал только в Сандринхеме. Корги — очень целеустремленные собаки, каждая старается выскочить на улицу первой. Дело было зимой, когда ступеньки и подъездная дорожка были покрыты снегом и стали очень скользкими.

Мы с собаками вышли на улицу, я повернулся, чтобы закрыть двери, и тут собаки потянули меня вниз. Я упал, ударился головой о ступеньку, потерял сознание, а собаки разбежались. Первое, что я увидел, когда пришел в себя, лица склонившихся надо мной королевы и принцессы Анны.

— Пол, ты как? — спросила королева.

Я пролежал без сознания десять минут. Они помогли мне встать. У меня на голове была огромная шишка, и я потянул мышцу на спине. Боль была невыносимая. Королева позвала врача Сандринхем Хауса доктора Форда и велела мне остаток дня отдыхать. Слава богу, кто-то поймал всех собак, и с ними ничего не случилось.

Кормить их было гораздо легче. Им устраивали ежедневно настоящий собачий пир, к тому же королева часто сама кормила своих любимцев. Именно в такие минуты у меня была возможность поговорить с королевой в наиболее спокойной обстановке, будь то в Букингемском дворце, Виндзорском замке, Сандринхеме или замке Балморал. Я беседовал с королевой один на один: нас никто не слушал, никто не мешал. За те годы, что я служил у королевы, было несколько разговоров, которые я никогда не забуду.

Я привык видеть королеву с вилкой и ложкой, которыми она раздавала кусочки «Педигри», смешанные со свежей крольчатиной и сухим печеньем и залитые подливой. Иногда собакам устраивали настоящий праздник — давали им мясо фазана с королевского стола, оставшееся с вечера. Я выставлял девять желтых пластиковых мисок на девять ковриков — для каждой собаки отдельно, а королева подзывала собак по одной. В такие моменты королева была в самом лучшем настроении, много говорила, много смеялась. Она вспоминала разные смешные истории и чудесно их рассказывала. Мы с ней часто смеялись от души.

Она обычно начинала так: «Знаешь, удивительное дело…», или, если накануне встретила старого знакомого: «Не поверишь, кого я вчера встретила!..», или, если произошло что-то забавное: «Я недавно так смеялась…». Но забавнее всего она описывала, как какая-нибудь из ее лошадей победила на скачках: «Кстати, ты знаешь, что моя лошадь пришла первой?»

Во время одного из таких разговоров королева рассказала о короле Карле I, точнее, о его казни 30 января 1649-го, когда Оливер Кромвель и антироялисты взяли Лондон.

— Знаешь, удивительное дело, я недавно получила письмо от потомка одного человека, который своими глазами видел казнь Карла I, — так начала королева свой рассказ о последних минутах жизни монарха. Помешивая еду для собак, Ее Величество продолжала: — Когда ему отрубили голову, кусок ключицы отлетел в толпу, и предок того самого человека, приславшего письмо, подобрал косточку. Ее передавали из поколения в поколение, а теперь он прислал ее мне.

Тут я, уже совсем забыв про собак, спросил:

— И что вы собираетесь с ней сделать, Ваше Величество?

— А что с ней можно сделать, Пол, кроме как вернуть законному владельцу? Я велела положить ее в гроб Карла I.

Она рассказала, что, когда крышку подняли, оказалось, что голова короля пришита к шее.

— А еще, — продолжала она, — из-за того что гроб был так герметично закрыт, его борода осталась совершенно целой, волосы — как у живого, — сказала потрясенная королева своему совершенно потрясенному лакею;

— Подумать только, Ваше Величество, посмотреть в лицо истории…

Она только хмыкнула.

В неофициальной обстановке королева часто проявляла свое чувство юмора, пародируя разные акценты. Чаще всего она подражала кокни, жителям Мерси, ирландцам, йоркширцам и австралийцам. Она делала это с большой симпатией, потому что ей нравились эти люди, которых она встречала во время поездок. Непросто представить королеву, веселящую своих подчиненных, но ее фрейлины и личные секретари не раз хохотали до упаду над ее умением передавать разные акценты и говоры.

Никогда не забуду, как однажды, когда королева ехала в открытом экипаже на Ежегодные скачки в Аскоте, а я стоял на запятках в своей «алой форме», из толпы раздался густой мужской голос, явно принадлежавший жителю Ист-Энда:

— Помаши нам, Лиз!

Такое простодушие всех развеселило, но принц Чарльз не расслышал и переспросил:

— Мама, что он сказал?

И королева, точно воспроизводя произношение кокни, повторила:

— Помаши нам, Лиз! — и помахала.

Чарльз и его отец засмеялись. Королева махала.

Как жаль, что немногие имеют возможность слышать искренний смех королевы или видеть ее улыбку. За всем великолепием и торжественностью дворцовой жизни, за бесчисленными традициями, за строгостью дворцового протокола, за чувством долга, которое королева ставит превыше всего, скрывается простая женщина, и если бы люди знали, какой душевной теплотой она обладает, то холодный образ жесткой правительницы растаял бы как дым. Но обычные люди видят только этот образ, не имеющий ничего общего с реальностью. С королевой очень легко общаться. В ней нет никакого высокомерия и надменности. Мы часто болтали с ней о саде, о природе и о моих коллегах — прислуге. Королева искренне интересуется людьми: она с удовольствием рассказывала о тех, с кем виделась, и о тех, с кем еще предстояло встретиться. Когда вот так по душам говоришь с королевой, создается впечатление, что Ее Величество — обыкновенная женщина, случайно ставшая королевой и вынужденная теперь выполнять эти обязанности.

Королева очень любит собак. Когда у одной из собак был приступ кашля, королева сама держала ей челюсти, пока я вливал животному в рот из шприца микстуру от кашля — дозу определила сама королева. Однако, какими бы милыми ни казались корги, иногда они могут быть очень агрессивными. Однажды в Виндзорском замке, когда королева ужинала, я, досмотрев очередную серию сериала «Даллас» по Би-би-си-1, собрался вести собак на прогулку. Я как раз надевал пальто, когда вся свора вдруг помчалась к двери. Они преследовали Джолли — собаку принца Эндрю и принца Эдварда — с тем же азартом, с каким гончие гонят лису. Джолли — самая молодая и самая слабая из всей своры. Собаки ее чуть не растерзали. Подбежав к ней, я увидел, что они разодрали ей все брюхо. Кругом была кровь. Тут на шум подоспел Кристофер Брэй — королевский паж, и мы с ним вместе переловили собак и заперли каждую в отдельной комнате. Это было нелегко, мы все были искусаны, но меня расстраивали не мои раны: мне было жалко Джолли — я был уверен, что она умрет. Вдруг я с ужасом понял: королева будет в ярости.

Позвали ветеринара для собаки и доктора для нас с Кристофером. Укусы у нас были не очень серьезные: противостолбнячный укол, несколько пластырей — и мы снова были в форме. А вот Джолли срочно отправили на операцию. Ее спасли, но пришлось наложить двадцать швов ей на брюхо. Когда королева вернулась с ужина, я с внутренним страхом рассказал ей о случившемся. И тут я впервые узнал, насколько великодушна королева. Она пришла в ужас, но не стала винить меня. Более того, она принесла мне две гомеопатические капсулы. «Выпей их, Пол. Это чтобы раны быстрее затянулись». Тогда я еще не знал, что собаки дрались довольно часто. Когда они начинали ссориться из-за еды, королева прикрикивала на них: «А ну молчать!», и добавляла: «Они иногда сущие черти».

Когда я кормил собак, королева рассказывала мне о том, что ей было так дорого: о лошадях, о собаках, о принце Филиппе и их детях. Слуги иногда шутили, что именно в таком порядке надо располагать эти темы по степени важности для королевы: первыми идут лошади, потом собаки и т. д. Мне кажется, это не так. Просто когда королева говорит о лошадях и собаках, она проявляет большую эмоциональность. Собаки сопровождают королеву всюду. Когда слышалось клацанье когтей по полу, сразу было понятно, что сейчас войдет королева в сопровождении своих собак.

Герцогу Эдинбургскому они доставляли массу неприятностей. Когда королева сидела за своим столом и разбирала бумаги, собаки лежали как стражи у всех входов в гостиную, и ему приходилось отпихивать их, чтобы войти к королеве. Не раз в таких случаях слышался его хриплый возглас: «Чертовы собаки! Ну зачем тебе их так много!».

Королева никогда не разделяла его негодования. «Но, дорогой, их так приятно коллекционировать», — отвечала она. Как некоторые собирают марки, так королева собирала собак породы корги. (Впрочем, марки она тоже собирала. Королева является владелицей самой большой частной коллекции марок в стране. Начало ее коллекции положил еще ее дедушка — король Георг V.)

Чужих собаки встречали нестройным лаем, но короткого «А ну молчать!» от королевы было достаточно, чтобы они притихли. Даже собаки перед ней преклоняются.

Кормить собак было легко, а вот гулять с ними — гораздо сложнее. В плохую погоду Ее Величество деликатно намекала, что пора выгуливать собак, и я с ужасом глядел в окно Балморала. Шотландская погода казалась всегда одинаковой: дождь и ветер. «Боже мой!» — думал я, вспоминая, что выгуливать собак полагается как минимум сорок пять минут. «Что ж, идемте… Чиппер, Пайпер, Смоуки…» Я пристегивал красные поводки к ошейникам и выводил их под дождь. Однако вскоре я нашел укрытие от дождя — в густом лесу у реки Ди. От замка до леса было сравнительно недалеко. И мы с собаками отправлялись туда.

На ошейнике у каждой собаки висел железный жетон с выгравированной надписью: «Ее Величество королевы», на случай, если собака потеряется, — чтобы нашедший знал, куда ее вернуть. С самого начала, как только мне поручили присматривать за собаками, я больше всего боялся, что какая-нибудь из них потеряется. Никогда не забуду, как однажды я привел с прогулки восемь собак вместо девяти. Проходив под проливным дождем три четверти часа, я вернулся в замок усталый и промокший, с такими же мокрыми собаками.

— Их восемь! — испуганно заметила королева. — Шэдоу пропала.

Королева заметила ужас на моем лице, но ничего не сказала.

— Не волнуйтесь, Ваше Величество. Я ее найду, — пообещал я и снова вышел под дождь.

Спустя полчаса я нашел собаку у реки и снова мог дышать спокойно.

Моим любимцем стал Чиппер, и королева, почувствовав нашу с псом взаимную симпатию, после года моей службы разрешила ему спать в моей комнате. Впрочем, это разрешение распространялось только на Балморал, Сандринхем и Виндзор. В Букингемском дворце это было бы довольно сложно, потому что моя комната находилась слишком далеко. Но как только мы покидали Букингемский дворец, Чиппер всегда спал у меня в ногах. Так продолжалось девять лет, пока он не умер.

Во дворце все подчиняется жесткому распорядку и четким правилам. Камеристка королевы входит в ее спальню ровно в восемь. На подносе она вносит фарфоровый чайничек с чаем «Эрл Грей». Она раздвигает шторы, и утренний свет заливает собак, радостно бросающихся к королеве.

Королевский молочник доставляет во дворец молоко задолго до того, как королева просыпается. Он привозит его из Виндзора, где на специальной ферме разводят коров джерсийской породы, чтобы королевская семья могла каждое утро пить свежее жирное молоко. Его привозят в бутылках с синими этикетками: «EIIR. Королевская молочная ферма. Виндзор». Бутылки запечатаны зелено-золотыми крышечками. Сливки привозят в картонных пакетах с такими же этикетками.

В девять часов Ее Величество проходила через свою гостиную в столовую, неся с собой старый радиоприемник, настроенный на Би-би-си Радио-2. В столовой ее уже ждал легкий завтрак (я накрывал стол за несколько минут до ее появления): тост из зернового хлеба, намазанный маслом и тонким слоем мармелада. Эта столовая считалась предназначенной для семейных трапез, но чаще всего королева завтракала одна. В центре комнаты стоял большой стол, за которым могли обедать четверо. Через огромное окно лился солнечный свет, и на ковер ложились квадраты. Стены были затянуты голубым шелком. На цепочках был подвешен пейзаж из Королевской коллекции произведений искусства.

Я не раз видел, как королева стоит возле маленького столика и ждет, когда закипит электрический чайник, а затем заваривает себе чай в серебряном чайничке. За завтраком она просматривает газеты, выложенные для нее в определенном порядке так, чтобы видны были названия газет: снизу «Таймс», затем «Дейли Телеграф», потом «Дейли Экспресс», «Дейли Мейл», «Дейли Миррор», а сверху «Спортинг Лайф» — газета, посвященная скачкам. Ее любимыми журналами были «Харперс amp; Квин», «Татлер» и «Хоре энд Хаунд». Она никогда не читала «Сан» и «Дейли Стар» [8]. Но королевская пресс-служба ежедневно составляла ей отчет обо всем, что появлялось в прессе относительно королевской семьи.

«Дейли Телеграф» для королевы складывали таким образом, чтобы сразу были видны оба напечатанные там кроссворда. Королева всегда их разгадывала. Правда, не всегда ей удавалось сделать это сразу, кроссворды собирались и путешествовали вместе с ней, чтобы в свободную минуту она могла к ним вернуться и разгадать до конца.

Сначала она открывала «Спортинг Лайф», просматривала сообщения о предстоящих скачках и читала отчеты о прошедших. У нее был специальный блокнот, в который ее помощник регулярно вносил записи о скачках, в которых участвуют ее лошади. В те дни, когда где-то должны были бежать ее лошади, она особенно внимательно просматривала программу скачек, чтобы сопоставить шансы своих и чужих лошадей. Именно скачки помогают королеве отвлечься от государственных дел. Она — яростная фанатка этого «королевского спорта». Нет ничего, что бы ее не интересовало: от лошадей до дрессировщиков, от жокеев до конюхов, от победителей до проигравших.

Если вам хочется поболтать с королевой, трудно найти тему лучше, чем скачки. Но, чтобы беседовать об этом с королевой, надо знать о скачках все. Королева помнит всех победителей крупнейших скачек, знает про все гандикапы, знает, какой максимальный вес наездника может удержать на себе каждая лошадь, знает все тонкости разведения лошадей. Я не осмеливался разговаривать с ней о скачках; разве что когда знал, что в этот день в важных скачках участвует одна из ее лошадей, я спрашивал:

— Говорят, сегодня побежит Хайклер, Ваше Величество? Думаете, у него есть шансы на победу?

— Это от многого зависит, Пол, — отвечала она и принималась объяснять что-то про соперников, классы и т. п., чего я совершенно не понимал.

Мне никогда не удавалось выиграть, поставив на королевских лошадей, но, преданный королеве, я всегда ставил только на ее лошадей и в Аскоте и в Эпсоме (на «Дерби» — классических скачках без препятствий, в которых королевским лошадям никак не удавалось выиграть).

В десять начинался уже настоящий рабочий день. Королева садилась за свой рабочий стол у окна, нажимала на стареньком коммутаторе кнопку с подписью «Личный секретарь» и говорила веселым тоном:

— Не зайдете ли ко мне?

— Конечно, мадам, — раздавался из динамика приглушенный ответ.

Через секунду ее личный секретарь — в тот период это был сэр Мартин Чартерис — проходил по коридору, неся в руках квадратную корзинку писем, осторожно стучал в дверь, входил и следующий час проводил стоя за плечом у королевы, которая разбирала документы и решала дела страны и всего Содружества. (Личные секретари, так же как и прочие люди, не имеют права сидеть во время аудиенции у королевы, если только она сама не предложила им сесть.)

Королева привыкла работать и есть в одиночестве. Лакеев и пажей она вызывала не через коммутатор. Для этого в каждой комнате была кнопка звонка. Когда она на нее нажимала, в буфетной в специальную деревянную коробку со стеклом в передней части опускался красный диск с названием комнаты, в которую королева вызывала пажа или лакея: «гостиная», «спальня», «столовая», «зал для приемов» и так далее.

Время с одиннадцати до часу дня отводилось под личные аудиенции во дворце и другие дела. В это же время королеве могли представляться министры, члены Тайного совета и послы. Чтобы официально закрепить вступление в должность, они должны были поцеловать королеве руку. Это древняя традиция, и церемония всегда проходит либо в Поклонном зале, либо в Зале Восемнадцатого века. Каждый подходит к королеве, встает на одно колено, берет правой рукой правую руку королевы и слегка касается ее губами.

Во время всей церемонии королеве приходится стоять, иногда по два часа подряд. Так что неудивительно, что по возвращении в свой кабинет королева спрашивала: «Пол, напитки готовы?». Конечно, все было готово. Она всегда готовила себе один и тот же коктейль: смешивала в равных частях джин и вино «Дюбонне», клала два кубика льда и дольку лимона. Обед начинался всегда в час дня и длился около часа.

Если у королевы не было назначено на это время никаких дел, то до двух часов дня она гуляла с собаками. Повязывая на голову шарф и надевая пальто, она обычно просила: «Ты не мог бы записать скачки?». Это означало, что по телевизору будут показывать трансляцию скачек в Эпсоме, Аскоте, Йорке или Гудвуде где-то между половиной третьего и пятью часами вечера, и моя задача — установить видеомагнитофон на запись. Если же по телевизору не показывали скачки, то королева слушала прямую трансляцию (как это делают в букмекерских конторах). И все — и пажи и лакеи — знали, что, когда она внимательно слушает, как идет ее лошадь, ее нельзя беспокоить. Это было бы верхом невоспитанности. В эти три минуты любые дела могут подождать.

Королева никогда не ест и даже не пьет чай между установленными приемами пищи. Где бы она ни была, чай подается ровно в пять часов. Будь то хоть в королевском дворце в Саудовской Аравии, хоть на борту королевской яхты «Британия», хоть в Букингемском дворце, ровно в пять я подавал чай «Эрл Грей» с молоком, бутерброды (с хлеба положено срезать корочку) и что-нибудь на сладкое. Каждый день шеф-повар Роберт Пайн пек лепешки, но члены королевской семьи редко их ели. Обычно королева отламывала кусочки намазанной вареньем лепешки и скармливала их собакам. Для них это было величайшее лакомство, ради которого они вставали на задние лапки, кружились на месте или катались по полу — делали все что угодно, лишь бы заслужить угощение.

Когда заканчивали пить чай — но не раньше шести часов, — королева пила джин с тоником. День заканчивался официальным приемом, вечеринкой с коктейлями или торжественным ужином. Если же ни у королевы, ни у герцога Эдинбургского никаких дел не было, то они могли провести вечер вдвоем, просто поужинать вместе в окружении собак. Ужинали всегда в восемь пятнадцать (если только на ужин не была приглашена королева-мать, потому что она вечно опаздывала). Если на ужин ждали королеву-мать, то приходилось откладывать его до половины девятого, а иногда и до девяти. А она всегда появлялась с самым невинным видом и спрашивала своим тихим голосом: «Это вы меня ждете? Я что, опоздала?».

Даже когда все члены семьи собирались в церковь, она не могла не опоздать. Однажды в Сандринхеме, когда мужская половина королевской семьи уже уехала в церковь, королева с одной из фрейлин осталась ждать королеву-мать. Я, как обычно, стоял у дверей. Они ждали и ждали, а королева-мать все не появлялась. Служба должна была начаться в одиннадцать. Время шло. Королева надела перчатки и сердито сказала: «Придет сегодня королева Елизавета или мы зря прождали?».

Ровно в одиннадцать в коридоре послышался стук шагов. Королева-мать появилась, как всегда, в своей шляпке с перьями. «Я что, опоздала? Я заставила вас ждать?».

Но королева не показала, что сердится. Мило улыбаясь, обе вышли на улицу, и я стал открывать для них дверцы машины. Когда королева уселась на заднее сиденье, я, как обычно, наклонился и накрыл ей ноги пледом.

Слава богу, чаще всего жизнь королевы была четко спланирована. В Букингемском дворце, если королева ужинала в одиночестве, то всегда включала телевизор в столовой. Я стоял в дверях, на случай если понадоблюсь королеве, когда она смотрела «Моркомб и мудрец», какой-нибудь детектив или девятичасовые новости по Би-би-си.

Однажды, когда я был в комнате для прислуги, из комнат королевы послышались радостные крики и собачий лай. Мы с пажом Кристофером Брэем недоуменно переглянулись.

Мы так удивились, что без приглашения бросились к королеве. Как только мы появились в дверях, она позвала нас в комнату. «Скорее, идите сюда!» — торопила она. Королева вся сияла. Очевидно, что-то так потрясло ее, что она даже вскочила на ноги. «Такая радость!» — сказала она.

Оказалось, фигуристы Торвилл и Дин выиграли золото на Олимпийских играх в Сараево, исполнив танец на льду под «Болеро» Равеля,

После ужина у меня оставалось всего две обязанности, после чего мой рабочий день заканчивался. Во-первых, я должен был принести королеве поднос с двумя стаканами, бутылкой воды «Мэлверн» без газа для королевы и бутылкой виски «Гленфиддич» и пива «Дабл Даймонд» — для герцога Эдинбургского. И во-вторых, надо было выгулять собак перед сном. Когда мы возвращались с прогулки, я отводил собак в их комнату в Королевском крыле. Иногда Ее Величество приходила пожелать им спокойной ночи. Она еще не успевала переодеться и была в вечернем платье, в колье с бриллиантами и серьгах с драгоценными камнями. Королева вставала на четвереньки и смотрела, удобно ли устроились ее собаки в своих корзинках или на подстилках. «Не забудь открыть им на ночь окно. Спокойной ночи, Пол». Очередной рабочий день закончен. Для меня. А у королевы было еще одно дело. Перед сном она обязательно записывала события дня в своем дневнике — всегда карандашом. Как и дневники королевы Виктории, ее записи попадают в Королевскую Коллекцию. Даже перед сном королева не забывала о своих государственных обязанностях.

В мае 1978 года во дворце появилась новая портниха. Она должна была штопать носки принца Филиппа, перешивать при необходимости костюмы и рубашки, латать постельное белье и стирать собачьи полотенца. Тогда я на нее не обратил особого внимания. Она была старательной и, как мне показалось, приветливой и легкой в общении. Я ей не понравился.

Видимо, то, что я так быстро стал лакеем королевы, настроило многих против меня. Мало кому казалось, что совсем еще молодой парень из шахтерского поселка подходит на эту должность, что он имеет право беседовать с королевой и в состоянии хорошо исполнять свои обязанности Это назначение и правда сильно на меня повлияло. Оно убедило меня в том, что нет ничего невозможного. Я страшно гордился собой и ходил по дворцовым коридорам так высоко подняв голову, что можно было подумать, во мне десять футов роста. Даже мой северный акцент постепенно сдался перед великолепием языка дворцового этикета.

Конечно, на самом деле я ничуть не изменился. Я не забыл ни своих корней, ни привитых мне родителями взглядов, но некоторые, видимо, решили, что я слишком возгордился. Так же думала и новая портниха. Ее родители были строгими католиками, родом из Ливерпуля. Она приехала в Лондон из деревушки Хольт в северном Уэльсе.

Видимо, я подтвердил ее впечатление о себе, когда вошел к ней, бросил прямо перед ней грязные собачьи полотенца и лаконично объявил: «Полотенца!».

Она промолчала, но на лице у нее было написано такое презрение, что я все понял. Она сказала своим друзьям, что я «ничтожный сноб». Ее звали Мария Косгроув. Ей суждено было стать моей женой.

К 1979 году Марию назначили старшей горничной. Она должна была отвечать за Бельгийские апартаменты. Это несколько просторных комнат с окнами в сад. Это были самые почетные комнаты во дворце, потому что именно в них размещались главы иностранных государств.

Весной того же года я впервые стоял на запятках королевского ландо 1902 года. Процессия следовала от вокзала «Виктория» ко дворцу, через Уайтхолл и Мэл. Я был одет в полную парадную ливрею и синюю бархатную шапочку. В давние времена лакей на запятках должен был защищать тех, кто едет в ландо, но теперь это скорее почетная обязанность. Меня охватила радость и гордость, когда мы проезжали сквозь толпу и народ приветствовал королеву.

Я стоял слева, прямо за королевой, на которой в тот день была розовая шляпка. Рядом с Ее Величеством сидел румынский президент Николае Чаушеску. Во дворце его поместили в Бельгийских апартаментах. Он спал с пистолетом под подушкой. А рядом со мной ехал один из гвардейцев Королевского конногвардейского полка, которого королева очень хорошо знала. Это был подполковник Эндрю Паркер Боулз, проживший шесть лет в браке с Камиллой.

Лакеи толпились вокруг столика со спиртными напитками в гостиной Сандринхем Хауса — особняка эпохи Эдварда в графстве Норфолк, к которому прилегало двадцать тысяч акров земель. Сандринхем и Балморал являются личной собственностью королевы, в отличие от всех остальных мест ее обитания.

Лакеи складывали новые дрова у огромного, восьми футов в высоту, камина, на решетке которого были изображены львы и единороги, он располагался под галереей для оркестра, рядом с великолепным роялем. Горничные чистили ковры, взбивали подушки, вместе с лакеями уносили со столов бокалы, убирали карточные столики, за которыми гости играли в бридж и канасту. Члены королевской семьи отправились переодеваться к ужину.

Лакеи решили, что можно незаметно выпить джина. Ведь никто не знает, сколько осталось после приема.

Когда один из лакеев закинул голову, чтобы осушить бокал, он заметил в окне, выходящем на галерею, знакомое лицо. Это была королева. Лакей чуть не подавился. Но королева никому не сообщила о таком серьезном нарушении правил. Ее взгляд был достаточно красноречив. И тем не менее никто лучше королевы не понимает, как трудно работать во дворце. То, что она не потребовала увольнения лакея, говорит о том, что она знает: ее слугам иногда нужен глоток крепкого, чтобы легче было переносить трудную работу и почти полную изоляцию от внешнего мира. О терпимости королевы ходили легенды.

Однажды, когда мы с королевой кормили собак в узком коридоре в Сандринхеме, дверь на лестницу для слуг вдруг распахнулась, и из нее вывалился один из старших слуг. Он был пьян в стельку, спотыкался и наталкивался на стены. Стараясь не наступить на собак, он попытался пройти мимо меня и тут заметил королеву. Она так и застыла с вилкой и ложкой в руках. Он пробормотал что-то невразумительное и побрел дальше. Я был уверен, что королева будет в ярости и уволит его за такое безобразное поведение, невзирая на то, что он так долго у нее служит. Но этого не случилось.

Королева только молча приподняла бровь и снова принялась кормить собак. Однако, в отличие от этих людей, моя провинность не сошла так просто. Как-то в Сандринхеме я забрал стакан джина с тоником из королевской гостиной, думая, что королева уже ушла переодеваться к ужину и больше не будет пить.

Мария с камеристкой королевы Элизабет Эндрю, как и предписывали правила, пряталась в чулане под лестницей, дожидаясь, когда королева уйдет ужинать и можно будет прибраться в ее комнатах. И тут они услышали, как королева воскликнула: «Чудовище! Какое чудовище! Он унес мой стакан, к которому я даже не притронулась!» — и бросилась за мной по коридору. Я долго извинялся и вернул ей стакан.

Королева всеми силами старалась не причинять лишнего беспокойства своим слугам. Она не считала себя вправе третировать слуг, несмотря на то что она — высшее лицо в государстве. Как-то раз, когда она обедала в одиночестве в Букингемском дворце, я подал ей рыбу, которая оказалась пережаренной. Королева нахмурилась, бросила вилку и, грустно посмотрев на меня, спросила:

— И что мне с этим делать?

— Если хотите, Ваше Величество, я верну ее на кухню и принесу вам другую порцию.

— Нет-нет, не надо. Я не хочу, чтобы у кого-нибудь были неприятности.

В тот вечер ей пришлось есть салат и овощи. И никто так и не узнал о том, что рыба оказалась несъедобной.

Королева мирилась с пьянством прислуги, плохой едой, ужасными манерами, неподобающим обслуживанием, потому что хотела сохранить мир в своем доме и понимала, что ее слугам приходится нелегко. Терпение у нее было, как у святой. Совсем иначе дело обстояло с принцессой Маргарет. Она не допускала ни малейшего нарушения дисциплины или отступления от правил. Горе тому, кто сделает что-то не так, — она легко выходила из себя.

Принцесса считала, что все правила должны соблюдаться неукоснительно. Слугам не позволялось смотреть телевизор в королевских комнатах. Как-то в поместье замка Балморал королевская семья устроила барбекю в бревенчатом домике, а я, еще один лакей и два пажа ждали их возвращения в библиотеке замка. Мы включили телевизор, чтобы скоротать время, думая, что успеем его выключить и никто не узнает.

Наконец раздался шорох гравия под колесами королевских «лендроверов». Мы быстро выключили телевизор и с невинным видом стали их ждать. Но принцесса Маргарет обо всем догадалась. Она подошла к телевизору, потрогала заднюю панель и, почувствовав тепло, сказала: «Ли-либет, кто-то смотрел телевизор!»

В подозреваемые могли попасть только мы четверо. Принцесса Маргарет бросила на нас испепеляющий взгляд. Но, слава богу, королева ничего не сказала.

А еще принцесса Маргарет была очень независимой. Однажды я увидел, как она стоит согнувшись под лестницей и набирает дров для камина. Я подумал, будет лучше, если дрова принесу я, поэтому подошел, вежливо кашлянул и спросил:

— Вам помочь, Ваше Королевское Высочество? Она медленно распрямилась, повернулась ко мне, объявила:

— Я когда-то была скаутом, — и снова стала набирать поленья.

Однако у принцессы Маргарет было чувство юмора, как убедился однажды в Сандринхеме мой друг, лакей Роджер Глид. Думая, что все члены королевской семьи уже вышли из зала, он ворвался туда и под музыку, доносившуюся с пластинки, громко запел, изображая оперного певца и разводя руками. Мы — я и другие находившиеся в зале лакеи — смотрели на него в изумлении и пытались показать ему взглядами и подмигиваниями, что принцесса Маргарет все еще здесь — стоит у камина и курит сигарету в длинном черном мундштуке. Наконец он все понял, резко замолчал и густо покраснел. В гробовой тишине принцесса ему похлопала и сказала: «Брава., браво. Не знала, что у нас есть такие таланты».

Впрочем, королева, может быть, не была бы такой терпимой к выходкам слуг, если бы знала всю правду. Многие пили джин, ведь достать его было легче всего. Лакеи наловчились переливать джин по чуть-чуть из хрустальных графинов в железные чайники. Никто ни в чем не заподозрит лакея, идущего по коридору с чайником. Но пажи шли на еще большие хитрости. Они наливали джин в бутылки из-под тоника и прятали их в потайных карманах, устроенных в фалдах фрака.

Эти запасы слуги хранили для своих буйных вечеринок, которые устраивали в своих комнатах. Работа у слуг трудная, требует постоянного внимания, и по крайней мере раз в неделю просто необходимо как-то расслабиться. Вот тогда в Букингемском дворце слуги и устраивали попойку. Если королева и не знала о способах транспортировки джина, то о тайных вечеринках она, несомненно, имела отличное представление, но не считала нужным с ними бороться, потому что они давали возможность ее верным слугам как-то выпустить пар.

Слуги ведут во дворце очень замкнутую жизнь, регулируемую всевозможными правилами и предписаниями. Психологически это очень тяжело и страшно утомляет. Слуги живут своими обязанностями. Они едят, спят, дышат только для того, чтобы их исполнять. Неудивительно, что образуется весьма сплоченное и закрытое сообщество, отграниченное от внешнего мира. А вечеринки происходят и от желания повеселиться, и от необходимости отвлечься от забот. Естественно, что слугам из дворца трудно было находить себе девушек. Лакей, к примеру, не мог, познакомившись в городе с девушкой, пригласить ее к себе на ночь. Посетителей во дворец просто так не пускают: во-первых, их тщательно проверяют, прежде чем позволить войти, во-вторых, все гости должны покинуть дворец до одиннадцати тридцати вечера.

Зарплата слуг небольшая. Это неудивительно, если учесть, что им не надо платить за квартиру и еду они получают бесплатно. Но работают они не ради денег. Их держит желание служить королеве. Они знают, что это огромная честь.

Как солдаты служат королеве и защищают права жителей своей страны, так и слуги посвящают свою жизнь королеве, чтобы она могла выполнять свои государственные обязанности и ничто ей не мешало. Каждый, избравший такую службу, вынужден мириться с множеством ограничений и правил. И так же, как в армии, между слугами устанавливается дух веселого товарищества. Довольно часто слуги подшучивают друг над другом. Например, младший лакей может, войдя в свою комнату, обнаружить, что вся мебель, и даже лампочка из люстры, куда-то исчезли. А одна несчастная горничная в Балморале обнаружила у себя на подушке дохлую летучую мышь. По диким воплям горничной мы догадались, что она нашла «подарок». На заднем дворе Балморала были протянуты веревки для сушки белья, и как-то один шутник-лакей вывесил на них всевозможные трусы, как флажки. Однако шутка оказалась не такой уж безобидной. Одна из фрейлин узнала среди «флажков» свое белье, и ей это совсем не понравилось. Главный камергер приказал убрать бельевые веревки, так как они «не отвечали понятиям о приличиях».

Такие шутки, как и вечеринки, помогали мириться с монотонной жизнью. Неяркий свет в окнах под самой крышей, который было видно от ворот, надежно скрывал атмосферу дискобара, царившую внутри. Пажеское крыло, где жили лакеи и пажи, и крыло «Финч», где жили горничные и камеристки, вдруг становились одним целым. Коридоры украшались гирляндами, двери во все комнаты распахивались настежь — любой мог войти, куда хочет. Это было похоже на этаж отеля, целиком занятый членами одной конференции. Музыка разносилась по всему коридору, и мы танцевали ночь напролет под Донну Саммер, Бэрри Уайта и «Аббу». Главное было как-то изолировать экономку, мисс Викторию Мартин, у которой были гимназические представления о дисциплине. «Мужчинам запрещается находиться в женском крыле!» — как-то заорала она мне, когда я решил сократить дорогу и пройти из Пажеского крыла в Детское через коридор горничных. Она беспрестанно опекала своих «девочек». Ей стало бы дурно, если бы она узнала, что горничные и камеристки иногда проводят время с пажами и лакеями.

Она старательно проверяла «свои владения». Горничные не осмеливались оставить окурок в пепельнице в своей собственной комнате. Мисс Мартин, служившая когда-то во флоте, считала, что в женских комнатах должна царить идеальная чистота, а значит, окурки из пепельниц полагается вытряхивать каждое утро. Она приходила в ярость, если находила хоть один окурок. Я не раз слышал, как горничные перешептывались: «Мисс Мартин опять не в духе». А потому вечеринки устраивались только тогда, когда экономка отлучалась из дворца по делам или на выходные, или, по крайней мере, крепко спала.

В Сандринхеме и Балморале экономки были не такими строгими, и слугам там было легче. Там устраивались ежедневные вечеринки, на которых все забывали о своих обязанностях и развлекались как могли. Неудивительно, что замок в Абердиншире слуги прозвали «Балморал-аморал».

С начала августа до начала октября — на время отпуска королевы — двор переезжает из Букингемского дворца в Балморал. Королевская семья садится в Портсмуте на яхту «Британия» и отправляется на север вдоль западного побережья. Плавание длится неделю, и маршрут проходит по Ирландскому морю, затем мимо мелких шотландских островов, после чего яхта направляется в Абердин.

Мне отводили каюту 44 на нижней палубе. Я считал ее своей с 1979 по 1986 год. Тут была металлическая дверь, отъезжавшая в сторону, один иллюминатор, койка, письменный стол и раковина из нержавеющей стали. Я старался не думать о том, что от бушующего моря меня отделяет лишь тонкий слой металла. Прямо под моей каютой были воздушные винты, усыплявшие меня своим тихим ритмичным гулом. Когда море было неспокойным, мой иллюминатор становился похож на дверцу стиральной машины. Вода бешено крутилась прямо за ним.

На носу размещались служащие ВМС (250 офицеров), а в кормовой части — королевская семья (около тридцати человек).

В море у меня было одной важнейшей обязанностью меньше: не надо было выгуливать собак. Их отправляли в Абердин самолетом «Андовер» из королевского авиапарка. Таким образом, все мое внимание в море было посвящено королеве. Она проводила время на застекленной террасе, из которой был выход на палубу, оттуда можно было наслаждаться морскими видами или следить, как за кораблем разбегается пенный след. За яхтой всегда следовал военный фрегат.

Каждый день к завтраку, в девять часов, и к чаю, в пять, я ставил ломберный столик для королевы и принца Филиппа. Обедали и ужинали они вместе с остальными (обед был в час, ужин — в восемь пятнадцать). Ели из королевского фарфора (сервиз с королевской яхты «Виктория и Альберт»).

Ходить по яхте с подносом было нелегко. Его приходилось нести не как обычно, а короткой стороной вперед, иначе его невозможно было пронести через узкие двери и по узким лестницам. Не раз, когда корабль подкидывало на волнах, чашки, тарелки, блюдца сыпались с подноса на пол. К сожалению, на подносах не было специального покрытия, как на обеденном столе. Он казался полированным, но при этом ни фарфоровые тарелки, ни хрустальные бокалы, ни серебряные ложки и вилки с него не съезжали.

Прислуживать за обедом на море — настоящая мука. Яхта раскачивается на волнах, и меня с двумя тарелками овощей в руках кидает вместе с ней. Я научился ходить, широко расставив ноги и согнув колени. Королеву это ужасно развлекало: мало того что члены королевской фамилии страдают от морской болезни, так еще и ее лакей выделывает настоящие акробатические трюки. В хорошую погоду вечером «Британия» бросала якорь в какой-нибудь бухточке и катера доставляли членов королевской фамилии на берег. Там, на пустынном пляже, они располагались на пикник (мясо для барбекю было заранее приготовлено шеф-поваром). Моряки разводили костер. Королевская семья устраивалась на ковриках и камнях. А слуги в это время оставались на яхте и устраивали вечеринки или отвечали на вопросы радиовикторины.

Когда «Британия» проходила мимо Кейтнесса, где на утесе стоял замок Мей, резиденция королевы-матери, то все — и члены королевской фамилии, и слуги — выстраивались на палубе. Мы махали льняными салфетками и даже скатертями, а моряки выпускали сигнальную ракету и давали длинный свисток.

В ответ слуги королевы-матери вывешивали в окнах простыни и пускали фейерверки с крыши замка. Зрелище было впечатляющее. Королева, стоя на палубе, в бинокль высматривала королеву-мать, а та точно так же старалась разглядеть свою дочь. Когда же они наконец замечали друг друга, то принимались друг другу махать. Впрочем, несколько дней спустя они встречались в Балморале, куда на две недели приезжала королева-мать, прежде чем поселиться в своем доме в поместье Балморал, «Беркхолле».

А пока «Британия» шла вдоль побережья Шотландии Балморал готовили к приезду королевы. Военные доставляли целые тонны багажа из Букингемского дворца. Королева покидала дворец надолго, а значит, многое предстояло сделать. Столы, стулья, диваны, кушетки, тумбочки во всех залах дворца накрывались белыми чехлами, чтобы пыль не испортила мебель. В Балморал перевозились целые ящики с одеждой, шляпами, фарфором, столовым серебром, хрусталем, фотографиями и книгами. Перевозились телевизоры, видеомагнитофоны, радиоприемники. Перевозились вина и другие спиртные напитки. В чемоданы упаковывали всю одежду королевы, какая только могла ей понадобиться, в том числе черное платье и черную шляпу, на случай, если королеве придется облачиться в траур. В огромный кожаный чемодан укладывали двадцать шотландских пледов, а в другой — уникальную королевскую коллекцию килтов. Королева любила ткань в красную клетку — «Королевский Стюарт» и в зеленую — «Охотящийся Стюарт», но больше всего — серую шотландку Балморала, который могут носить только члены королевской семьи.

Принц Филипп, принцы Чарльз, Эдвард и Эндрю в Балморале носили килты и днем и вечером — с галстуком, — но дамы к ужину переодевались в вечерние платья. По деревянному полу зала стучали каблуки, и цепочки одетых в килты мужчин и женщин с полосами шотландки (через плечо), скрепленными булавками с бриллиантами, сходились и расходились, замыкали и рассыпали круг во время Бала для прислуги. Этот бал становился главным событием жизни в Балморале. Такое увеселительное мероприятие одобряла даже мисс Виктория Мартин. На этом балу танцевали все: и члены королевской фамилии, и придворные, и слуги: здешние, из замка Балморал, и приехавшие с королевой. Тут была и королева, и герцог Эдинбургский, и принцы, и принцессы, и лакеи, и горничные, и садовники. На галерее для оркестра стояли гвардейцы из Королевского хайлендского полка, одетые в сине-зеленые килты, и играли на волынках и гармониках, а снизу из зала раздавались ритмичные хлопки и радостные возгласы танцующих.

В 1979 году мне выпала честь танцевать с королевой (правда, не один на один — вокруг было еще сто пятьдесят человек). В танце «Лихой белый сержант» я случайно оказался напротив королевы. Наша цепочка из трех слуг подошла к другой цепочке, в которой с краю была королева. Мы объединились в кружок, и рука королевы оказалась в моей руке. Помню, как я изо всех сил старался не слишком сильно сжимать в своей потной ладони монаршую длань.

Королевский распорядитель объявлял каждый танец, а на семейных обедах ходил вокруг стола и играл на волынке. Но по утрам у него было еще одно дело: в соответствии со старой традицией, родившейся еще во времена королевы Виктории, и соблюдавшейся всеми английскими монархами после нее, каждое утро он играл на волынке под окнами королевской спальни. Начинать положено было ровно в девять. В течение десяти минут игралось несколько коротких мелодий. Это было знаком к началу нового дня. Такая традиция придавала особое очарование жизни в Балморале, когда каждое утро протяжные звуки волынки разносились по холмам Шотландии.

Балморал — волшебный замок, построенный в 1853 году принцем Альбертом для королевы Виктории, чтобы она могла в кругу семьи и в тишине отдохнуть от тягот государственной жизни. И этот замок больше, чем любая другая королевская резиденция, сохранил атмосферу тепла и простоты. Тут не так жестки правила этикета, не так строга дисциплина.

Для королевы, так же как для ее прапрабабушки королевы Виктории, Балморал стал идеальным местом отдыха. Королева очень любит природу, для нее нет ничего приятнее, чем бродить по этим задумчивым шотландским долинам. Если считать, что Букингемский дворец — ее штаб-квартира, Виндзорский замок — место, куда она уезжает на выходные, Сандринхем просто создан для охоты, в некоем идеальном мире Балморал был ее настоящим домом.

Внутри этих стен из серого камня, оплетенных плющом, кажется, замерло само время. На тисненых обоях в просторных залах все еще красуется вензель королевы Виктории — VRI, а мрачные коридоры застелены зелеными ковровыми дорожками (с рисунком «Охотящийся Стюарт»). Тут все проникнуто любовью к сельской жизни. Удочки, рыбацкие сети и чучела птиц, украшают залу со старинными часами, стоящими на черно-белом мраморном полу, со стен каждого коридора смотрят головы оленей, убитых во время охоты прежними монархами, а рядом висят картины Лаидсе-ера, на которых спаниели мчатся за оленями по вересковым пустошам.

Жизнь в Балморале была простой: к столу подавали лосося, пойманного в реке Ди, и мясо оленей, подстреленных во время охоты. Ягоды для пудингов — черника, малина и ежевика — росли возле замка. Обеды в Балморале всегда обходились довольно дешево. В своей частной резиденции королева сама платила по счетам, а потому старалась как можно больше сократить расходы. Собак кормили тем, что оставалось от королевских ужинов. А сама королева ходила по замку и выключала свет в пустых комнатах, чтобы экономить электричество. По утрам она включала электрический камин на минимум. Королева вообще легко переносит холод. Она почти всегда на ночь распахивает окно в своей спальне настежь. В середине октября — а в Шотландии холодает рано, — ее горничные не раз обнаруживали утром снег на ковре под окном. Собаки, как могли, жались к еле теплому электрокамину.

В моей комнате было не менее холодно. В октябре королевский замок, где не было центрального отопления, напоминал мне дом в Грассмуре, где прошло мое детство: такой же холодный линолеум на полу и обледеневшие изнутри стекла.

В детстве я царапал на замерзшем стекле свое имя. В Балморале тоже есть похожая традиция: когда сюда приезжают на медовый месяц новобрачные из королевской фамилии и останавливаются в апартаментах для гостей королевской крови, они выцарапывают свои имена на оконном стекле алмазами в обручальных кольцах.

К концу 1979 года в прессе заговорили о возможной новой свадьбе. Оставалось выбрать подходящую принцессу Уэльскую.