"Алейхем Шолом. С ярмарки (с предисловиями автора и критиков)" - читать интересную книгу автора

еще молодая, но очень понятливая, смышленая, настолько смышленая, что
сразу же признала новых хозяев. Это во-первых. А во-вторых, к евреям она
питала особое уважение, не кидалась на них, упаси бог, подобно другим,
которые свирепеют, как только завидят длиннополый сюртук.
Само собой понятно, что новым хозяевам Серко не навязывал своего об-
щества, в дом и носа не показывал. Очевидно, ему своевременно намекнули
поленом по голове, что в еврейском доме собаке не место. Путь в кухню
тоже был ему закрыт. Кривая Фрума отвадила его всего лишь одним горшком
кипятку, которым она вполне добродушно, даже посмеиваясь, обдала его од-
нажды в канун субботы.
Ax, эта Фрума! Злодейское сердце было у девки! Она не выносила ни ко-
шек, ни собак. Однажды Шолом с трудом вызволил из ее рук кошку, которую
она привязала к ножке стола и так немилосердно колотила веником, что
крики несчастного создания возносились к небу.
- Фруменю, голубушка, сердце мое, что ты делаешь? Жалко ведь! Бог те-
бя накажет! Лучше бей меня, меня бей, только не кошку! - умолял Шолом,
подставляя деспотической девице собственную спину. Опомнившись, Фрума
сама увидела, что слишком жестоко обошлась с кошкой, стала отливать ее
холодной водой и еле-еле отходила животное.
И все это произошло, думаете, из-за чего? Из-за пустяка. Кошка обли-
зывалась, и Фрума решила, что "лакомка" (иначе она ее не называла) ста-
щила что-то со стола. С чего бы это кошке ни с того ни с сего облизы-
ваться? Фрума всех и каждого подозревала в чем-либо: если это кошка,
значит лакомка, собака-пакостница, мужик-вор, ребенок-свинтус... И так
все, весь мир! Но вернемся к Серко.
Изгнанная с позором из дому и из кухни, другая собака на его месте
наверняка ушла бы со двора - живите себе сто двадцать лет без меня! Но
Серко был не таков. Зная, что ему грозит смерть, он и то не ушел бы.
Здесь он родился, здесь и околеет. Тем более что у него были такие зас-
тупники, как хозяйские дети. Он снискал расположение в их глазах, хотя
Фрума всячески и старалась его опозорить. Многие собаки позавидовали бы
харчам и обращению с ним ребят. Они выносили ему в карманах все, что
могли найти самого лучшего и самого вкусного в доме. Понятно, тайком,
чтобы никто не видел и даже не заподозрил, потому что это могло плохо
кончиться и для детей и для собаки. Серко точно определял время завтра-
ка, обеда и ужина и высматривал, когда ему вынесут лакомый кусочек. Он
даже знал, что у кого в кармане, и тыкался туда мордой. Мудрая собака!
А фокусы, которым его научили ребята! Например, ему клали на кончик
носа обглоданную косточку или кусок хлеба и говорили: "Не рушь!" (понят-
но, с собакой не говорят по-еврейски). И Серко был готов терпеливо ждать
сколько угодно, пока не услышит долгожданное: "Гам!" Тогда он подпрыги-
вал и--готово!
В долгие зимние вечера Серко никак не мог дождаться своих приятелей.
Постоянно часов в девять вечера он появлялся под окном хедера и начинал
скрести лапами по замерзшим стеклам в знак того, что надо закрывать кни-
ги и идти домой ужинать. Учителю Серко служил чем-то вроде часов. "Ваша
собака,-говорил он,--не иначе как оборотень",- и отпускал ребят, кото-
рые, взяв свои фонарики из промасленной бумаги, шли домой, весело распе-
вая залихватские "солдатские" песни: