"Анатолий Шалин. Эх! Мне бы мои семьдесят пять!" - читать интересную книгу автора

"Никаких проблесков, - тоскливо подумал он. - Борода и усы
отказываются расти. Волосы такие же черные, как и сто лет назад. Так я,
видимо, и умру шестнадцатилетним. Боже, какой будет скандал!" Профессор
вспомнил все свои многочисленные мытарства, которые ему довелось испытать
за прошедшие семьдесят, восемьдесят лет, - и ему захотелось взвыть.
Конечно, вечная юность имеет свои привлекательные стороны, но сколько
неудобств с ней связано.
Вспомнилось, как лет пятьдесят назад он, профессор, доктор наук, без
пяти минут член-корреспондент, на торжественном вечере вышел на сцену
поздравить своих студентов с наступающим Новым годом. И неожиданно
обнаружилось, что он, гений грима, забыл нанести на лицо всем знакомые
морщины. Пришлось превратить выступление в розыгрыш шаловливого студента,
под смех аудитории снять с себя усы и бороду и убежать из университета.
Что с того, что никто не догадался, что неизвестный студент,
пародировавший манеры великого профессора, и есть сам профессор. Ему-то от
этого было не легче. А тот случай, когда на симпозиуме в Токио он чуть не
потерял свой чемоданчик с гримом и его долго не могли узнать.
"А... мало ли было всего. Вечная юность! Эх, дядя Грегор! Дядя Грегор!
Дорого нам с Костей обошлись ваши эксперименты с эликсирами молодости! Вы
ведь даже не подумали, как трудно придется вашим вечно юным племянникам
продвигаться в жизни. Нет, конечно, сначала я был рад. Вечная юность!
Никаких болезней! Идеальное здоровье! А потом... после защиты диссертации,
когда назначили руководителем лаборатории... Слишком юным быть стало просто
неприлично. И пришлось стареть... Осваивать искусство самогримирования.
Придумывать себе взрослую, степенную походку, басовитый начальственный
голос. Эх! Сколько труда, тренировок все это мне стоило! Шли годы, росли
степени, звания, государственные премии - и приходилось подгонять свой
возраст, подправлять. И вот - уже академик, благообразный старичок, тихий,
представительный. Но с каждым годом все труднее, в одном научном творчестве
избыток жизненных сил, мыслей, планов не выплеснуть. Мальчишка, проклятый
мальчишка, которым я остаюсь все эти годы, все сильнее заставляет о себе
помнить, становится все непослушнее.
Может, и прав был Костя, когда пошел простым матросом. Ему-то стареть
вроде незачем! За званиями братец не охотился, к открытиям не стремился.
Где-то он путешествует, по каким странам. Последнее письмо было лет восемь
назад откуда-то из Антарктиды. Да... Такие дела".
Профессор достает с полки футбольный мяч и, надев спортивную форму,
направляется к двери.
"Пойду во двор - мяч с малышней погоняю. Авось, полегчает", - думает
он.
И уже закрывая за собой дверь, совершенно забыв, что старость - это
болезни, больницы и доктора, шепчет:
- Эх! Мне бы мои семьдесят пять!