"Варлам Шаламов. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

производил сильное впечатление. Шрам на голове дополнял картину. Введенский
был вождем так называемой "новой церкви", и какая-то старуха при выходе
Введенского из храма Христа Спасителя ударила его камнем, и Введенский
несколько месяцев лежал в больнице. На память Введенский цитировал на разных
языках целые страницы. Блестящие качества обоих диспутантов привлекали на
сражения Луначарский - Введенский большое количество людей.
На диспуте "Бог ли Христос" в бывшей опере Зимина (филиал Большого
театра) на Б. Дмитровке Введенский в своем заключительном слове (порядок
диспута был таков: доклад Луначарского, содоклад Введенского, прения и
заключительные слова: сначала Введенского, потом Луначарского) сказал:
- Не принимайте так горячо к сердцу наши споры. Мы с Анатолием
Васильевичем большие друзья. Мы - враги только на этой трибуне. Просто мы не
сходимся в решении некоторых вопросов. Например, Анатолий Васильевич
считает, что человек произошел от обезьяны. Я думаю иначе. Ну, что ж, -
каждому его родственники лучше известны.
Аплодисментам, казалось, не будет конца. Все ждали заключительного
слова Луначарского - как он ответит на столь удачную остроту. Но Луначарский
оказался на высоте - он с блеском и одушевлением говорил: да, человек
произошел от обезьяны, но, поднимаясь со ступеньки на ступеньку, он далеко
опередил животный мир и стал тем, чем он есть. И в этом наша гордость, наша
слава!
Словом, Анатолий Васильевич не отмолчался, а развернул аргументы еще
ярче, еще убедительней...
Нам нравилось, что носовой платок наркома всегда белоснежен, надушен,
что костюм его безупречен. В двадцатые годы все носили шинели, кожаные
куртки, кители. Моя соседка по аудитории ходила в мужской гимнастерке и на
ремне носила браунинг. В Луначарском, в его внешнем виде была какая-то
правда будущего нашей страны. Это был не протест против курток, а указание,
что время курток проходит, что существует и заграница, целый мир, где
куртка - костюм не вполне подходящий.
Луначарский редактировал первый тонкий советский журнал "Красная нива".
Там печаталась сначала уэллсовская "Пища богов", а потом - в стиле тех лет -
коллективный роман тридцати писателей. Каждый из тридцати писал особую
главу. Новшество было встречено с большим интересом, и писатели в этой игре
принимали живое участие, но толку, разумеется, не вышло никакого. Роман этот
был даже не закончен, оставлен.
В этом журнале была напечатана фотография "Красин в Париже". Красин был
тогда послом. Он выходил из какого-то дворца с колоннами. На голове его был
цилиндр, в руках - белые перчатки. Мы были потрясены, едва успокоились.
Луначарский, правда, цилиндра в Москве не носил, но костюм его был
всегда отглажен, рубашка свежа, ботинки старого покроя - с "резиночками".
Он любил говорить, а мы любили его слушать.
На партийной чистке зал был переполнен в день, когда проходил чистку
Луначарский. Каприйская школа, группа "Вперед", богостроительство - все это
проходило перед нами в живых образных картинах, нарисованных умно и живо.
Часа три рассказывал Луначарский о себе, и все слушали, затаив
дыхание, - так все это было интересно, поучительно.
Председатель уже готовился вымолвить "считать проверенным", как вдруг
откуда-то из задних рядов, от печки раздался голос:
- А скажите, Анатолий Васильевич, как это вы поезд остановили?