"Варлам Шаламов. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

В Колонном зале, где часто устраивались литературные вечера, никогда не
бывало диспутов.
Выступления поэтов, писателей, критиков были двух родов: либо
литературные диспуты-поединки, где две группы сражались между собой большим
числом ораторов, либо нечто вроде концертов, где читали стихи и прозу
представители многих литературных направлений.
Вечера первого рода кончались обычно чтением стихов. Но не всегда.
Помнится, на диспуте "Леф" или блеф для чтения стихов не хватило времени -
так много было выступавших...
Москва двадцатых годов напоминала огромный университет культуры, да она
и была таким университетом.
Диспут "Богема" шел в Политехническом музее. Доклад, большой и
добротный, делал Михаил Александрович Рейснер, профессор истории права 1-го
МГУ, отец Ларисы Михайловны. Сама Лариса Михайловна в то время уже умерла.
Докладчик рассказывал о французской богеме, о художниках Монмартра, о
Рембо и Верлене, о протесте против [капиталистического строя. У нас нет
социальной почвы для богемы - таков был вывод Рейснера. "Есенинщина" -
последняя вспышка затухающего костра.
Несколько ораторов развивали и поддерживали докладчика. Зал скучал.
Сразу стало видно, что народу очень много, что в зале душно, потно, жарко,
хочется на улицу.
Но вот на кафедру вышел некий Шипулин - молодой человек студенческого
вида. Побледнев от злости и волнения, он жаловался залу на редакции
журналов, на преследования, на бюрократизм. Он, Шипулин, написал гениальную
поэму и назвал ее "Физиократ". Поэму нигде не печатают. Поэма гениальна. В
Свердловске отвечают так же, как в Москве. Он, Шипулин, купил на последние
деньги билет на диспут. Пришел на это высокое собрание, чтобы заставить себя
выслушать. Лучше всего, если он прочитает поэму "Физиократ" здесь же вслух.
Толстый сверток был извлечен из кармана. Чтение "Физиократа" длилось
около получаса. Это был бред, графоманство самой чистой воды.
Но главное было сделано: Шипулин со своим "Физиократом" зажег огонь
диспута. Было что громить. Энергия диспутантов нашла выход и приложение.
- Уважаемый докладчик говорит, что у нас нет богемы, - выкрикивал
Рыклин. - Вот она! Гражданин Шипулин сочиняет поэму "Физиократ". Ходит по
Москве, всем говорит, что он - гений.
- Ну, жене можно сказать, - откликается Михаил Левидов из президиума.
Рыклин сгибается в сторону Левидова:
- Товарищ Левидов, вы оскорбляете достоинство советской женщины.
Одобрительный гул, аплодисменты.
Рыклин был тогда молодым, задорным. Левидов - известный журналист
двадцатых годов, считавшийся полезным участником всяких литературных и
общественных споров того времени, "испытанный остряк", сам себя называвший
"комфутом", то есть коммунистическим футуристом (!).
Двадцатые годы были временем ораторов. Едва ли не самым любимым
оратором был Анатолий Васильевич Луначарский. Раз тридцать я слышал его
выступления - по самым разнообразным поводам и вопросам, - всегда
блистательные, законченные, всегда - ораторское совершенство. Часто
Луначарский уходил от темы в сторону, рассказывая попутно массу интересного,
полезного, важного. Казалось, что накопленных знаний так много, что они
стремятся вырваться против воли оратора. Да так оно и было.