"Варлам Шаламов. Вишера" - читать интересную книгу автора

при переходах с участка на участок арестанты требуют связывать им руки
сзади, чтобы сохранить жизнь, чтоб их не убили "при попытке к бегству".
Я помню эту тучу пыли и сейчас.
С недавнего времени по лагерю ползли слухи, что меняется начальство,
что в Соловках аресты начальников, что и наш лагерь накануне больших
перемен. К лучшему? К худшему?
Бежал Володенков, нарядчик, на моторной лодке вместе с мотористом.
Бежал Кононов, старший нарядчик, лесами ушел.
Приехала московская комиссия, расстрельная комиссия. Начальник
управления Муравьев был арестован. Арестован был, к моему величайшему
удивлению, Николай Иванович Глухарев - за взятки, за связь с блатарями.
Пять лет получил он "довесок" и ушел работать монтером на строительство. И
по зачетам освободился.
Приехал новый директор строительства Вишхимза Эдуард Петрович Берзин,
бывший командир латышской дивизии, герой дела Локкарта. С ним приехало много
латышей - нового лагерного начальства: Лимберг, Теплов, Вальденберг.
ОГПУ были переданы исправдома, начиналось широкое лагерное
строительство - перековка. Концлагеря были переименованы в
исправительно-трудовые. Население арестантское росло. День и ночь шли
поезда, этап за этапом. 4-е отделение Соловков было преобразовано в
самостоятельный лагерь УВИТЛ*. Общее количество заключенных в нем к январю
1930 года достигло 60 тысяч. А в апреле, когда пришел наш этап, было только
две тысячи.
Открыли Темники, Ухта-Печору, Караганду, Свирлаг, Бамлаг, Дмитлаг...
Наш лагерь был "опытным хозяйством" перековки.
Весной двадцать девятого года в отделе труда познакомился я с
Александром Александровичем Тамариным.
К вечерней "разнарядке" - назначению на завтрашние работы - пришел
огромный седой старик, грузный, большерукий.
- Вот заявка, - протянул он бумагу Козубскому.
- Хорошо, вот из третьей роты Шаламов и пошлет.
- Трех человек, только тех, что были раньше, я фамилии сейчас дам. А
вы новенький?
- Новенький, - ответил за меня Козубский, - и из самой Москвы,
Александр Александрович.
- Вот что. А что же вы делали в Москве?
Седой старик поворотился ко мне.
- Учился в университете.
- Вот что. Вы не могли бы завтра, после развода, ко мне зайти? В
сельхоз, на тот берег.
- На вахте не пустят, - сказал Козубский.
- Пустят, я скажу. К Тамарину, скажете, в сельхоз.
Старик ушел.
- Это Тамарин Александр Александрович, агроном сельхоза, - объяснил
мне Козубский.- Это человек не простой.
На следующий день я был в сельхозе. Огромные оранжереи, парники - дело
было ранней весной, - подготовленные рассады, зелень, теплый парниковый
запах земли. Седой огромный старик в татарском бешмете. Две женщины около
него - одна такая же огромная, как он, с таким же огромным носом и такая же
седая, другая - маленькая, с желтым сморщенным лицом, маленькими ручками.