"Варлам Шаламов. Вишера" - читать интересную книгу автора

редко пять рублей в месяц. Эти два рубля выдавались лагерными бонами --
деньгами вроде "керенок" по размеру, с подписью тогдашнего деятеля лагерей
Глеба Бокия. Эти лагерные боны стоили гораздо выше, чем вольные деньги. В
лагере был магазин, где можно было купить все что угодно.
Была в лагере и столовая - ресторанного типа, только для заключенных,
где принимались деньги - боны. И где, например, порция антрекота стоила
пятнадцать копеек. Так что двухрублевая премия ежемесячная кое-что значила.
Кроме того, каждый имел на руках "квитанцию" на сумму, которую можно было
истратить в лагерных магазинах. С этой суммы "списывал" завмаг красными
чернилами, а лагерная бухгалтерия делала расчеты. Словом, по тюремному типу.
Тем, кто имел деньги из дома, начальник разрешал выдачу - или
квитанцией, или бонами. Бонами стали рассчитываться с конца 1929 года, во
время перековки. "Касса No 2" - так назывался по-бухгалтерски расчет этими
бонами. А квитанционный, тюремный, расчет был отменен.
Было трудно и обидно, что и товарищам я нужен для какой-то их игры, что
то, что мной сделано, было лишь мелкой монетой в каких-то расчетах.
Трудно было быть одному - месяцы и годы среди чужих людей, ненавидящих
мои "преступления". Но с каждым днем я чувствовал себя все крепче --
душевные силы нашлись, оказывается, у меня. То ли воздух уральский горный
был слишком целебен. То ли я молод был очень тогда.
Впоследствии я узнал, что товарищи не бросили меня, что они тщетно
пытались со мной связаться и, думая, что лагерь, каторга - это нечто вроде
ссылки, писали мне туда много и неосторожно. Об этом мне пришлось узнать в
следственных органах. Но все это было много позднее, а сейчас я был один --
один среди тысяч.
В один из первых в моей жизни "разводов" я увидел какие-то три ящика,
поставленных около "вахты".
Я спросил у соседа, что это.
- Беглецы! Трупы!
Вперед выходила какая-то фигура в шинели.
- Вот так будут поступать со всеми беглецами.
Значит, отсюда бегут.
Я работал на лесозаводе, таскал бревна, доски.
Помню, той же весной в один из первых дней всю нашу партию отвели в
глубокий снег, - а под снегом вода, и ноги промокли мгновенно, - чтобы дать
дорогу лошади с санями порожняком. Так понял я, что лошадь ценится больше
человека.
Помню еще первую лагерную баню, где раздевались прямо на улице, а была
еще весна, продувало холодным ветром, и давали ковш воды: что тут было мыть?
Как мыться? Белье было мокрое, холодное...
Я работал на лесоповале, таскал бревна, доски.
Меня отыскал Матвеев, ротный нарядчик:
- Ты грамотный, кажется. Хочешь идти ко мне табельщиком?
Нарядчику помогал тогда и помощник. Это было еще до перековки, весной
1929 года.
- Надо подумать!
- А чего тут думать? Идем завтра же к Николаю Ивановичу.
Николай Иванович Глухарев был в лагере начальником отдела труда,
ведающего использованием рабсилы. Так как никаких "завоевательных" планов
насчет заключенных у начальства в то время не было и арестантский труд --