"Александр Шакилов. Каратели " - читать интересную книгу автора

приподнявшись на локте, стрелял раненый Сидорович. Паршиво, значит, я его
обыскал. И потому именно я виноват, что шесть граммов стального сердечника в
оболочке ударили Маховика в затылок. Он как раз обнял Лялю, доживавшую
последние секунды.
Я всегда виноват... Я был виноват, когда загремел в доблестные
вооруженные силы и попал в часть, которую правительство решило отправить к
черту на кулички с благородной миротворческой миссией. Но больше всего я
провинился, вернувшись домой: буквально на второй день своей новой жизни я
заступился за девчонку из соседнего подъезда, которую мутузили почем зря три
здоровенных жлоба. Был солнечный день, по улице, отвернувшись, вышагивали
толпы прохожих, и только мне показалось, что бить ногами упавшего человека -
к тому же женского полу - как-то нехорошо. Пару недель спустя, выслушав
прокурора, я понял, что вообще напрасно родился, что мне не место среди
нормальных людей. На суд девчонка из соседнего подъезда не явилась,
показаний не дала. Адвокат мой разве что не зевал. Я пытался защищаться,
но... Кому, скажите, больше доверия: мне, чуть выше среднего роста наглецу с
колючим взглядом и руками в татуировках и шрамах по числу зачищенных от
повстанцев деревень, или приличному молодому человеку в стильном костюме,
юристу по образованию и помощнику депутата городского совета?.. Да, я забыл
сказать: двое жлобов померли, не доехав до больницы. От острого приступа
совести, наверное...
Две пули - два трупа, это на уровне рефлексов. Кем был в прошлом
Сидорович, я не знаю, но мыслишки появились. За экономию боеприпасов палачей
премируют. Как бы то ни было, но разглядеть пистолет в руке Сидоровича я
смог в подробностях - "Макаров". Макса Края удивить практически невозможно,
но тут я удивился конкретно. При достатке торгаша надо палить из "пустынного
орла" по консервным банкам. Каждый день. Утром и вечером. Значит, мы оба
поддерживаем отечественного производителя.
Следующий заряд предназначался мне. Замешкайся я хоть на миг, и
пуля проткнула бы мне лоб. Надо отдать должное Сидоровичу, он разил метко,
да только и я не так уж прост. Жизнь научила уходить со смертельной
траектории до того, как мои извилины на стенах и на полу станут поводом для
генеральной уборки.
Я патронов не экономил. В магазине их оставалось девять штук, а
значит, еще трех для торгаша не жалко. Там, где меня учили стрелять, вместо
мишеней были люди, которым надоело подыхать от СПИДа, бесплатно вламывая на
плантациях местного царька.
Что-то такое появилось в глазах торгаша, когда я выдернул из его
скрюченных пальцев оружие. Такой же взгляд был у бананового диктатора, когда
мы бежали по взлетной полосе, догоняя последний "тюльпан", а обезумевшая от
ненависти толпа ломала ограждение аэропорта. Хозяину жизни не нашлось места
у нас на борту, и он очень удивился. Сидорович тоже удивился, пялясь на
меня, живого и невредимого.
Я обратил внимание, что у него аккуратно обрезанные, полированные
ногти. И это почему-то меня разозлило. Два трупа - раз плюнуть, а корчит из
себя чистюлю! Каблук моего ботинка раздробил ухоженные пальчики. Теперь у
него куда меньше шансов выстрелить мне в спину. Разве что он умеет держать
оружие ногами.
Торгаш взревел, как недорезанный вепрь, и поклялся выгрызть мне
печень. Улыбаясь, я терпеливо ждал, когда он сообразит, что с каждой