"Федор Шахмагонов. Твой час настал! (Остри свой меч)" - читать интересную книгу автора

съезжались ратные из Моравска, Новгород-Северского, Стародуба, из Ливен, из
Курска, из Кром, из Белгорода, из Оскола, а с ними и посланцы от всякого
дальнего людства с расспросом, когда вновь присягать царю Дмитрию.
В Ельце еще оставались полки собранные для похода на Польшу, и они были
готовы выступить за Дмитрия. Отозвалась и Рязанская земля. Дворянин Истома
Пашков встал во главе елецких полков и погнал гонцов поднимать
Переяслав-Рязанский, Тулу и Серпухов против Василия Шуйского.
Завозно стало и в Путивле и в Ельце. Посланцы городов осаждали Истому
Пашкова, а еще более Шаховского. Требовали, чтобы они звали из укрывища царя
Дмитрия. Уже мало кто верил, что он убит, а над явлением мощей царевича
Дмитрия смеялись. Истома Пашков отправлял нетерпеливых к Шаховскому,
Шаховской терялся, не зная, что отвечать. Держался посулами.
Еще в большей растерянности пребывал Шуйский. Ему ли не помнить, как
растаяло войско Годунова, завороженное именем Дмитрия. Убит, сожжен, развеян
его пепел, объявлен самозванцем, обретенные мощи царевича Дмитрия свершают
чудеса исцеления, а по всей Севере, по заокским городам вновь бродит его
имя. На какие полки ныне положиться? О полках ли дума, когда в своем доме,
поднося ко рту чашу, опасался отравы? Брату своему Дмитрию не верил, потому,
как имел он супругой отравительницу Годунова Екатерину Григорьевну. Видел ее
чаяния посадить на престол своего супруга.
Положиться можно было только на вновь избранного патриарха Гермогена. И
не потому, что обижен был царем Дмитрием. Глыбист был человечище. Не
ревновал к высшим. Бояре боялись его прямоты и грубого слова. С боярами он в
несогласии, потому и идти к нему за поддержкой. Сам пошел к нему в Чудов
монастырь, в патриаршую келью.
Не приветил царя ни улыбкой, ни движением навстречу. Стоял истуканом.
Ждал, чтобы царь под благословение подошел. Благословил. Разговор начать не
поспешал. Царь пришел, царю и начинать.
- Отче, - начал Шуйский, - болезнует душа за нашу православную церковь
и за русских людей, заблудших, аки овцы.
- Овны блуждают, государь, когда нет пастуха или пастух не радеет о
стаде.
- Мне ли не радеть о стаде! Поражено оно гибельной заразой Расстриги.
Опять на польской границе нет спокойствия. Опять нам грозят тенью Дмитрия.
Латинство, как надоедливый шершень. Выгоняешь в дверь, летит в окно.
Латинство смутило русских людей, но пока держит меч в ножнах. Еще не поздно
увещевать русских людей, тогда латинство окажется бессильным.
- Поздно, государь! Руку, укушенную змеей, отрубают прежде чем яд
поразит тело. Не держит рука меч, не удержит и крест.
Не спорил бы Шуйский с патриархом, поднял бы меч, да не имел надежды на
ратных людей, потому и изображал из себя человеколюбца.
- Прошу, отче, пошли увещевателей! Пусть именем Господа Бога остановят
заблудших, укепят колеблющихся.
- Пошлю! В такой просьбе церковь не отказывает. А ты, государь, остри
свой меч! Не оборонишь православие, падет тяжкий грех на твою голову и
постигнет тебя божеское наказание.
Идти к мятежникам выпало митрополиту крутицкому Пафнутию. Во главе
духовенства он выехал в Елец. Искусный увещеватель, умел преодолеть
сложности пребывания в стольном граде рядом с царем. Ему ли не знать в лицо
того, кто был убит в ночь на 17-ое мая под именем царя Дмитрия. Знавал он