"Федор Шахмагонов. Ликуя и скорбя " - читать интересную книгу автора

медведь только глаза прикрывает лапами.
Потоки стрел сливаются с железных щитов, ни один ордынец не дотянулся
копьем до первых рядов, а с саблей против щита с тарчем делать нечего.
Сбились на берегу, пали с коней, встали тесным пешим строем, чтобы
удержать железную черепаху.
Степан дал знак, и струги устремились к берегу. В пешую толпу ордынцев
метнули горящие бочки. Земляное масло заливало огнем пеших, повалил черный
дым, запахло горелой шерстью и обожженным мясом. Как нож входит в медовые
соты, так ушкуйники врезались в ордынцев и пробили насквозь до стругов. На
струги скатились повозки, их перекидывали через борт гребцы. Железный строй
раздвинулся и, развернувшись, под натиском ордынцев стал пятиться к берегу.
Ордынцы бросались с визгом, размахивая саблями, но, стоило хотя бы одному
приблизиться к железному строю, тут же падал под ударом меча или копья или
под натиском задних натыкался на тарч на щите.
Погрузились.
Ордынцы лавой накатились на берег, лили стрелы, струги, закрытые
железными щитами, отошли от берега. Там, где горели причалы, в дыму
выстраивались челны и лодии, чтобы преградить дорогу вверх. Струги
развернулись на стрежне, распустили паруса и двинулись вниз к Каспию.
- Идем, княже,- сказал Степан.- Поглядим города тевризского царства,
ныне все море наше и никто нам поперек не встанет!

10

Зимняя дорога короче летней. До Комариного брода провожали княжий поезд
ордынцы. На Куликовом поле встретила великого князя владимирского Ивана
московская сторожа, проводила до Коломны. Из Коломны в один переход дошли до
Бронниц. Встречал бронницкий наместник Родион Нестерович, отцов боярин и
воевода. Притомились и люди и кони. Боярин повел князя в гридницу, с князем
и больших бояр, тысяцкого Алексея Петровича и посольского боярина Андрея
Ивановича Кобылу. Сели повечерять. Иван задремывал, не пилось, не елось.
Поднял чашу с медом, тяжко сомкнул веки, и хмельной медок потек на стол из
чаши.
С громом стукнула дверь, в гридницу вломился дружинник. Замер на
пороге, взглядом вызывая из-за стола боярина. Грозно и в тревоге поднялся
Родион Нестерович. Поднялся и московский тысяцкий Алексей Петрович.
- Говори!
- Над Москвой небо красное! - рухнули, как топор, слова.
Не успели ни тысяцкий, ни боярин слова молвить, пробился сквозь
бревенчатые стены, сквозь слюдяные окна, затянутые морозом, колокольный
набат. Иван поднял голову. Вскочил, с дремы оглядывая гридницу, рука
потянулась к кривой арабской сабле, подаренной ему ханом. Тысяцкий отвел
руку князя от сабли.
- Москва горит!
Пятьдесят поприщ до Москвы гнали о двуконь. В полтора часа пригнали.
Колола ископыть, ветер жег лица. Стали на княжьем лугу супротив града. Через
реку достигал нестерпимый жар. К небу рвались тринадцать высоких огней, то
горели все тринадцать московских церквей. Кто-то обронил, что пожар сей
пожег "всех святых".
Гридни прискакали от реки.