"Мариэтта Шагинян. Статьи из книги 'Литературный дневник' (1921-1923)" - читать интересную книгу автора

I

В Палестине была купальня, где по временам "ангел возмущал воду",
которая и давала потом исцеление больным и расслабленным. Стихия Андрея
Белого напоминает такую воду; сама собой и в первичной тишине - она не
целит; надобно, чтоб ее "возмутил" какой-нибудь "ангел", и тогда, закипев,
она становится содержательной. Переводя же все это на язык современности, я
бы сказала, что Андрей Белый является замечательным, исключительным
"проводником", то есть способность его выявлять через себя (а не только
свое и от себя) - достигает несравненной силы.
Заранее поэтому можно было сказать, что "Воспоминания" Белого дадут
нам материал замечательный, независимо от авторских намерений. "Ангел" или
гений отошедшего "возмутил" воду Андрея Белого, и она закипела. Личность
Блока должна была отразиться в воспоминаниях Белого силою своего отяготения
надо всем аппаратом его памяти, отданной прошлому, как медиум на сеансе
отдает свою душу гипнотизеру. Но сравнение не идет до конца. Дело в том,
что эта самоотдача у Белого явилась неполной; с медиумом остался на месте
автор. Откровенья, вылившиеся из-под пера, связаны внешне замысленными
схемами; гениальные начертания различных образов и душевных стадий Блока
повели к неожиданным и не всегда правильным выводам; отсюда - спутанность
этой новой книги и нелегкая, ответственная задача читателя разобраться, где
у Белого "транс", а где "преднамерение" - и транс медиума отделить от
преднамерений автора, человека с определенным миросозерцанием, под углом
коего сочетает он в искусственную систему "дарованные" ему "откровенья".
Попытаюсь разрешить эту задачу.
Белый дает линию вычерчиванья Блока на искусственном фоне. Этот фон -
особая полоска времени, которую московские символисты называли эпохой
"московских зорь", когда особая окраска закатов создавала
мистико-выжидательное настроение части декадентствующей молодежи и
заставляла предполагать будто бы близость некоего нового религиозного
откровения. Ее дальнейшие этапы - через сектантскую конкретизацию своих
настроений в немедленной действительности (то есть воплощение мечты в
земной женщине); затем неизбежное разочарование и выход либо к скепсису,
либо к новому виду религиозного сектантства. Таков идейный скелет
хронологического пробега символистов между годами 1900-1912.
Уже с самого начала, значит, личность Блока дается нам обусловленная
фоном. Этот фон оттеняет портрет, но личность Блока отнюдь не связана с
этим фоном единственной связью; Белый дал нам просто кусок своей
автобиографии и на фоне своей судьбы дал выступить Блоку. Мы не знаем,
признал ли бы сам Блок вышеупомянутую эпоху "зорь" единственным и главным
полем развития своего внутреннего опыта и не было ли у него каких-нибудь
иных отправных точек духа.
Но предположим, что "личная судьба" зацвела у него одинаково с Белым и
что именно "московские зори" определили собою всю дальнейшую его жизнь.
Тогда мы наталкиваемся у Белого уже на вторую "схему", которую оп чертит
менее решительно, намеками, кое-где даже и глубоко запрятанно, а все-таки
чертит, и читатель бессознательно приходит к ней. Вот эта схема:
Блок - максималист. Поэтому он - сектант и утопист. Сектантство есть
немедленная реализация мистического помысла. То, что многим мерещилось, он
один торопил к окончательным выводам, "сон" перевоплощал в "явь". Когда эта