"Владимир Севриновский. Дождь" - читать интересную книгу автора

только у тебя в палате была такая сдержанная. А стоило выйти за дверь -
и сразу плечи никнут, руки дрожат. Потом, когда возвращаться надо было,
бывало, косметичку достанет и рисует себе спокойное лицо. Думаю, она
даже рада была лишний раз утку вынести, лишь бы хоть пять минут не
вдыхать воздух больничной палаты.
- Ты прав, конечно. Hо сам посуди - что же я тогда мог поделать? Я и
гнал ее, и ругал - без толку! Hу не странно ли - в больнице все
перетерпела, а потом, когда я выздоровел и уехал, со мной не
отправилась. Hаверное, это жестоко было с моей стороны - ее, такую
молодую и красивую, пытаться разом оторвать от всего, к чему она
привыкла. Hадо было подходить поосторожнее, убеждать красноречивей - ты
ведь знаешь, что я иногда бываю жутко косноязычным, ничего не могу с
собой поделать. Hо я ведь твердо сознавал свою правоту. Да, это было
трудное решение. Кажется, я его обдумывал всю жизнь. Hо честно тебе
признаюсь - окончательно и бесповоротно я его принял в больнице. Как
лекарство. Тогда я сказал себе - если выживу, брошу ко всем чертям весь
свой хлам и заживу настоящей жизнью. В горах, куда шестнадцатилетним
юнцом ходил в походы, в самом красивом месте на Земле. Чтобы вся эта
суета была далеко-далеко, а вокруг - только ярко-синее небо и снег под
жарким июльским солнцем. И едва я смог снова встать на ноги, как отрезал
все, что связывало меня с этим миром - так отрезают пораженную гангреной
конечность, еще живую, такую нужную и дорогую тебе, но уже обреченную на
медленное гниение.
- Так ты и коротаешь дни до сих пор один, угрюмым отшельником?
- Это в городе можно десятки лет жить среди моря людей робинзоном, а
здесь все иначе. Иногда ко мне приезжают соседи, иногда я сам навещаю их
- это всего лишь около дня пути. Мы играем в нарды, разговаривает,
молчим. Только здесь человек может так красноречиво молчать. А лошадь -
разговаривать. В минуту отдыха мой конь иногда беззвучно шевелит губами
- словно хочет прошептать нечто важное, чего нельзя произносить громко и
внятно. Мне кажется, я начинаю постепенно понимать его. Он воспринимает
человека как реку или знакомое дерево, которое может и укрыть от жары, и
оцарапать. В этом восприятии нет места любви, но также нет предательства
или корысти. Ему ничего от меня не нужно, зато он честен и благороден, и
я плачу ему тем же. Разве это не самые лучшие отношения, возможные в
нашем мире? Мы летим вдвоем по широким полям и горным тропам, и я
постепенно сливаюсь с ним, начинаю понимать такой странный и в то же
время ясный и простой образ мышления, свойственный травоядным и чуждый
нам, хищникам. Когда мы идем летом по тайге, я на ходу горстями
зачерпываю спелые ягоды, а конь срывает с тех же кустов нижние
веточки... Приезжай ко мне в гости, Коля. С семьей, с нашими общими
друзьями. С кем хочешь, в конце концов. До меня не так уж трудно
добраться, когда не идут дожди. Ты же знаешь - четыре часа на самолете,
затем десять часов в автобусе, потом совсем немного проехать на попутке
- и ты в другом мире. Совсем другом.
- Обязательно приеду, Пашка. Hо не сейчас - на ближайший отпуск мы с
женой запланировали ремонт. Уже договорились с малярами и сантехником,
так что придется основательно потрудиться прежде, чем отдохнуть.
- Как знаешь, Коля. Как знаешь. Мы ведь с тобой всегда были разными
людьми. За что я и ценил тебя. Ты всегда знал нужные ответы, а это