"Тим Северин. Последний Конунг ("Викинг" #3) " - читать интересную книгу автора

строения стало для каждого обладателя пурпурного трона увлечением,
граничащим с манией. Каждый басилевс желал обессмертить свое правление,
оставив по себе не менее одного необыкновенного сооружения, будь то новая
церковь, монастырь, огромный дворец или какое-либо вычурное общественное
здание. Роман без устали тратил миллионы золотых монет на необыкновенный
новый храм матери своего Бога, хотя, по мне, церквей и монастырей, ей
посвященных, и без того более чем достаточно. Вокруг нового храма
Прославления Богоматери собирались разбить сады с аллеями и фонтанами;
замыслы то и дело менялись, и приходилось разбирать уже наполовину
законченное - на строительство уходило столько денег, что Роман установил
особый налог, чтобы оплачивать его. Церковь эта еще не закончена, и надо
думать, никогда уже не будет закончена. Я и сам удивился, как скоро начал
думать о Романе в прошедшем времени.
- Переоденься в сухое и ступай к караульщикам у главных ворот, -
приказал дневальный, когда я доложил о себе. Ему было не больше двадцати, но
и он пребывал в столь же нервозном состоянии, что и врач, посетивший
умирающего императора. Это грек из одной из знатнейших константинопольских
семей, немало заплатившей за покупку должности в императорской гвардии. Во
дворец его устроили в надежде, что ему как-нибудь удастся привлечь внимание
басилевса и получить повышение. Теперь их денежки пропадут, коль скоро новый
басилевс из соображений собственной безопасности заменит все наше греческое
начальство. Вот еще одно лукавство, столь присущее дворцовой жизни:
византийское общество по-прежнему делает вид, что Этерия - греческая. Дети
знатных семейств гордятся тем, что они гвардейцы и носят знаки отличия
старых дворцовых полков - Схола, Экскувиты, Нумера и прочее, - но когда
доходит до настоящего дела, басилевс доверяет только нам, чужеземцам, своим
дворцовым варягам.
Я присоединился к двадцати моим товарищам у главных ворот. Они уже
накрепко замкнули створы, не испросив на то разрешения у хранителя, чьей
обязанностью было надзирать за открытием ворот на рассвете, закрытием в
полдень и повторным открытием на несколько часов под вечер. Однако сегодня
смерть императора лишила его власти, и хранитель в растерянности не знал,
что предпринять. Декурион решил за него. Он приказал никого не впускать и не
выпускать.
Когда я появился у ворот, там что-то происходило, слышался громкий стук
и громогласные нетерпеливые крики.
- Хорошо, что ты пришел, Торгильс, - заметил начальник караула. -
Может, хоть ты поймешь, чего хотят эти бешеные люди там, снаружи.
Я прислушался.
- Думаю, им лучше открыть, - сказал я. - Похоже, за воротами стоит
Великий патриарх и требует, чтобы его впустили.
- Великий патриарх? Этот старый козел в черной одежде, - проворчал
начальник караула, стойкий приверженец исконной веры. - Ребята, отворите
боковую калитку и впустите монахов. Но зажмите носы. Они редко моются.
Мгновение спустя разъяренная ватага монахов, все с бородами по грудь и
в черных одеяниях, ворвалась в открытую калитку и, окинув нас свирепыми
взглядами, поспешила по коридорам, добродетельно шлепая сандалиями и клацая
своими деревянными посохами по мраморным плитам пола. Среди них я увидел
белобородую фигуру Алексея Студийского - главного церковного начальника
империи.