"Эфраим Севела. Продай твою мать" - читать интересную книгу автора

уставились на меня. Они смотрели на нас, потом друг на друга,
потом снова на нас. Кондуктор, старая женщина в платке и с
кожаной сумкой через плечо, прежде чем захлопнуть двери
вагона, спросила ксендза:
- Он с вами?
А с кем же еще?
Она ничего не сказала и захлопнула дверцы. Вагончик
дернулся, заскрипел канат, и нас повлекло вверх по крутому
склону Зеленой горы.
Немецкие солдаты смотрели на нас, а я смотрел поверх их
голов в стекло, за которым уплывал вниз город. Уже вечерело. И
на Лайсвес алеяс зажглись фонари. Другие улицы, неосвещенные,
погружались в темноту.
На самом верху вагончик, дернувшись, остановился, двери
открылись, и немецкие солдаты, галдя и жестикулируя,
пропустили ксендза со мной вперед. Потом шли за нами, что-то
горячо обсуждая по-немецки, и я замирал при мысли, что они
укажут первому же патрулю на меня.
На углу солдаты неожиданно свернули, а мы пошли прямо.
Мне показалось, что ксендз облегченно вздохнул. А уж я чуть не
запрыгал от радости. Здесь каждый дом был мне знаком. Каждое
дерево у тротуара. А вот и наш дом показался. Я узнаю его по
флюгеру в виде парусника на трубе. Флюгер отчетливо виднелся
на фоне вечернего неба. А в доме горели огни. В окнах светло.
Там живут незнакомые мне люди. И ксендз ведет меня к ним.
Радость, поначалу охватившая меня, сразу улетучилась.
За палисадником в кустах звякнула цепь, и раздался
радостный лай. Сильва, наша Сильва была жива и первой узнала
меня. Она прыгнула передними лапами на край палисадника, я
рванулся к ней, и что-то теплое и шершавое полоснуло по моему
лицу. Сильва лизнула меня и, окончательно узнав, взвыла. Она
скулила, визжала, стоя на задних лапах, и напоминала в этой
позе человека, который очень-очень соскучился по кому-то. Этим
кем-то был я. Единственным существом, которое продолжало меня
любить и не боялось проявить свои чувства, была собака. Она,
бедная, не знала, что я еврей и что евреев любить строго,
вплоть до расстрела, возбраняется.
На крыльце лязгнул железный засов, и дверь раскрылась. На
пороге стоял высокий плечистый мужчина, освещенный изнутри, из
прихожей, и поэтому лицо его разглядеть было трудно, мы с
ксендзом видели лишь его темный силуэт.
Сильва отпрянула от меня и, звеня цепью, устремилась к
этому человеку, вскочила на задние лапы, передние положив ему
на грудь, и радостно завизжала, оглядываясь на меня. Она на
своем собачьем языке объясняла своему новому хозяину, что
вернулся прежний хозяин, ее любимый дружок, по которому она
так соскучилась, и теперь, мол, она страшно рада, что может
нас познакомить. Темный силуэт в дверях, однако, не разделял
ее радости.
- Броне, на место! сурово прикрикнул он. За то время, что