"Мигель де Сервантес Сааведра. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский (Часть 2)" - читать интересную книгу автора

чью-нибудь чужую, что живи ныне славный дон Бельянис или же кто-либо из
многочисленного потомства Амадиса Галльского, словом, если б кто-нибудь из
них дожил до наших дней и переведался с султаном, - скажу по чести, не хотел
бы я быть в шкуре султановой! Впрочем, господь не оставит свой народ и
пошлет ему кого-нибудь, если и не столь грозного, как прежние странствующие
рыцари, то уж, во всяком случае, не уступающего им в твердости духа. Засим
господь меня разумеет, а я умолкаю.
- Ах! - воскликнула тут племянница. - Убейте меня, если мой дядюшка не
задумал снова сделаться странствующим рыцарем!
Дон Кихот же ей на это сказал:
- Странствующим рыцарем я и умру, а султан турецкий волен, когда ему
вздумается, выходить и приходить с каким угодно огромным флотом, - повторяю:
господь меня разумеет.
Тут вмешался цирюльник:
- Будьте добры, ваши милости, дозвольте мне рассказать одну небольшую
историйку, которая произошла в Севилье: она будет сейчас как раз к месту, и
потому мне не терпится ее рассказать.
Дон Кихот изъявил согласие, священник и все остальные приготовились
слушать, и цирюльник начал так:
- В севильском сумасшедшем доме находился один человек, которого
посадили туда родственники, ибо он лишился рассудка. Он получил ученую
степень по каноническому праву в Осуне {5}, но, получи он ее даже в
Саламанке, это ему все равно бы не помогло, как уверяли многие. Проведя
несколько лет в затворе, означенный ученый вообразил, что он опамятовался и
находится в совершенном уме, и в сих мыслях написал архиепископу письмо, в
каковом письме, вполне здраво рассуждая, убедительно просил помочь ему выйти
из того бедственного положения, в коем он пребывает, ибо помилости божией
он, дескать, уже пришел в себя; однако родственники, чтобы воспользоваться
его долей наследства, держат его, мол, здесь и, вопреки истине, желают,
чтобы он до конца дней своих оставался умалишенным. Архиепископ, убежденный
многочисленными его посланиями, свидетельствовавшими о рассудительности его
и благоразумии, в конце концов послал капеллана узнать у смотрителя дома
умалишенных, правда ли то, что пишет лиценциат, а также поговорить с самим
сумасшедшим, и если, мол, он увидит, что тот пришел в разум, то пусть-де
вызволит его оттуда и выпустит на свободу. Капеллан так и сделал, и
смотритель ему сказал, что больной по-прежнему не в себе и что хотя он часто
рассуждает, как человек большого ума, однако ж потом начинает говорить
несуразности, и они у него столь же часты и столь же необычайны, как и его
разумные мысли, в чем можно-де удостовериться на опыте, стоит только с ним
побеседовать. Капеллан пожелал произвести этот опыт и, запершись с
сумасшедшим, проговорил с ним более часа, и за все это время помешанный не
сказал ничего несообразного или же нелепого, напротив того, он такую выказал
рассудительность, что капеллан принужден был поверить, что больной
поправился; между прочим, сумасшедший объявил, что смотритель на него
клевещет, ибо не желает лишаться взяток, которые ему дают родственники
больного: якобы за взятки смотритель, мол, и продолжает уверять, что больной
все еще не в своем уме, хотя по временам, дескать, и наступает просветление;
главная же его, больного, беда - это, мол, его богатство, ибо недруги его,
чтобы таковым воспользоваться, пускаются на всяческие подвохи и выражают
сомнение в той милости, какую явил ему господь, снова превратив его из