"Мигель де Сервантес Сааведра. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский (Часть 1)" - читать интересную книгу автора

изобразят вам беспутного повесу, а на другой преподнесут куцую проповедь в
христианском духе, до того трогательную, что читать ее или слушать - одно
наслаждение и удовольствие. Все это отсутствует в моей книге, ибо нечего мне
выносить на поля и не к чему делать примечания; более того: не имея понятия,
каким авторам я следовал в этой книге, я не могу предпослать ей по
заведенному обычаю хотя бы список имен в алфавитном порядке - список, в
котором непременно значились бы и Аристотель, и Ксенофонт, даже Зоил и
Зевксид {4}, несмотря на то, что один из них был просто ругатель, а другой
художник. Не найдете вы в начале моей книги и сонетов - по крайней мере,
сонетов, принадлежащих перу герцогов, маркизов, графов, епископов, дам или
же самых знаменитых поэтов. Впрочем, обратись я к двум-трем из моих чиновных
друзей, они написали бы для меня сонеты, да еще такие, с которыми и рядом
нельзя было бы поставить творения наиболее чтимых испанских поэтов.
- Словом, друг и государь мой, - продолжал я, - пусть уж сеньор Дон
Кихот останется погребенным в ламанчских архивах до тех пор, пока небо не
пошлет ему кого-нибудь такого, кто украсит его всем, чего ему недостает. Ибо
исправить свою книгу я не в состоянии, во-первых, потому, что я не довольно
для этого образован и даровит, а во-вторых, потому, что врожденная лень и
наклонность к безделью мешают мне устремиться на поиски авторов, которые,
кстати сказать, не сообщат мне ничего такого, чего бы я не знал и без них.
Вот откуда проистекают мое недоумение и моя растерянность, - все, что я вам
рассказал, служит достаточным к тому основанием.
Выслушав меня, приятель мой хлопнул себя по лбу и, разразившись
хохотом, сказал:
- Ей-богу, дружище, только сейчас уразумел я, как я в вас ошибался:
ведь за время нашего длительного знакомства все поступки ваши убеждали меня
в том, что я имею дело с человеком рассудительным и благоразумным. Но теперь
я вижу, что мое представление о вас так же далеко от истины, как небо от
земли. В самом деле, как могло случиться, что столь незначительные и легко
устранимые препятствия смутили и озадачили ваш зрелый ум, привыкший с честью
выходить из более затруднительных положений? Ручаюсь, что дело тут не в
неумении, а в избытке лени и в вялости мысли. Хотите, я вам докажу, что я
прав? В таком случае слушайте меня внимательно, и вы увидите, как я в
мгновение ока смету с вашего пути все преграды и восполню все пробелы,
которые якобы смущают вас и повергают в такое уныние, что вы уже не
решаетесь выпустить на свет божий повесть о славном вашем Дон Кихоте,
светоче и зерцале всего странствующего рыцарства.
- Ну так объясните же, - выслушав его, вскричал я, - каким образом
надеетесь вы извлечь меня из пучины страха и озарить хаос моего смятения?
На это он мне ответил так:
- Прежде всего у вас вышла заминка с сонетами, эпиграммами и
похвальными стихами, которые вам хотелось бы поместить в начале книги и
которые должны быть написаны особами важными и титулованными, - это уладить
легко. Возьмите на себя труд и сочините их сами, а затем, окрестив, дайте им
любые имена: пусть их усыновит - ну хоть пресвитер Иоанн Индийский {5} или
же император Трапезундский {6}, о которых, сколько мне известно, сохранилось
предание, что это были отменные стихотворцы. Если же дело обстоит иначе и
если иные педанты и бакалавры станут шипеть и жалить вас исподтишка, то не
принимайте этого близко к сердцу: ведь если даже вас и уличат во лжи, то
руку, которою вы будете это писать, вам все-таки не отрубят.