"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Свидание (Эпопея "Преображение России" - 17)" - читать интересную книгу автора

попов они только и слышали, что терпи да терпи. Вы, Таня, представьте себе
раба, бесправного, забитого горем и вечной нуждой, трудом непосильным, над
которым все издевались, все его травили, а он даже роптать и жаловаться не
смел. Кому жаловаться? Своим угнетателям? И вдруг, представьте, увидел себя
этот человек здоровым, могучим и сильным хозяином на земле. И ринулся этот
исполин мстить своим вековым врагам!.. Как вы полагаете, стал ли бы очень он
церемониться с ними? Подбегал ли бы к ним вежливо и с поклоном до земли?
Нет, разумеется, он бы этого не сделал, - мстить так мстить! А законна ли
была бы такая месть? Да, вполне законна! Если задача была в том, чтобы на
месте старых закопченных хибарок построить дворцы для людей труда, то прежде
всего что нужно было сделать? Конечно, хибарки эти снести, очистить от них
места.
Я - человек по натуре мягкий... Я не способен был бы на роль народного
вожака, но моя задача была стихийному движению масс придать характер
идейный, упорядочить его, направить к ясной для нас, большевиков, цели. Я
вел политическую агитационную работу. И кроме того, шахты, заводы - мне,
горному инженеру, не могло же быть безразлично, в каком они состоянии, пусть
даже работа в них и не производилась в то время, когда рабочие были в
Красной Армии, а бывших хозяев, - иностранцев всяких, - и след простыл.
Положение было более чем трудное. О государстве, как о целом организме, кто
же тогда думал, как не наша партия. И ведь в те времена куда ни ткнешься -
то видишь разброд, распад, разруху.
Рассказывал Даутов как-то неохотно, лично о себе говорить избегал, на
что Таня заметила:
- Но ведь вы же красным полком командовали, в боях участвовали.
Наверно, очень трудно было и опасно? Вы скромничаете.
- Что же я о себе могу сказать? Каких-нибудь особых громких дел я ведь
не делал: военных талантов у меня не было. Ведение войны, стратегия - это
особая специальность, а в нашем с вами горном деле на нее внимания не
обращалось. Иметь дело с шахтерами - это одно, а иметь дело с солдатами -
совсем другое, в чем я убедился на личном опыте. Я что делал, - вы хотите
знать? Исполнял приказы выше меня стоящих, ранен был только два раза, обе
раны пулевые навылет и отнесены к разряду легких. Вот вкратце и все, что я
могу о себе сказать. А если бы начал я вспоминать все по порядку, что мне
тогда пришлось видеть, слышать, испытывать и делать, то сколько же дней
подряд должен я заниматься этим делом? Если бы вы спросили о другом, о том,
например, каких замечательных людей мне приходилось встречать за мою
действительно богатую всякими переплетами жизнь, то тут я мог бы несколько
вспомнить. И раскрывались вдруг они, как цветы солнечным восходом, при
обстоятельствах иногда трагичных, а потом исчезали... Вот что было обиднее
всего - вдруг покажутся, блеснут очень ярко и так же неожиданно исчезнут и
притом навсегда исчезнут.
- Вот и вы так у нас в Крыму, - подхватила Таня, - блеснули перед нами
с мамой и исчезли. А я ведь вас искала однажды целый день и, представьте мое
огорчение, - приняла за вас кого-то другого и привела к маме: как тогда
плакала мама из-за того, что я ошиблась! - И совершенно неожиданно для самой
Тани при этих словах на глаза ее набежали такие крупные слезы, что не
удержались там, а скатились по ее щекам.
- Плакала из-за того, что обозналась? - повторил растроганный слезами
Тани, но опустил глаза, как бы делая вид, что их не замечает, Матийцев.