"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лютая зима (Эпопея "Преображение России" - 9)" - читать интересную книгу автора

мы еще вчера пошли.
- Да откуда ты взял это, Аника-воин?
- От-ку-да! Когда все, как есть, говорят, что пойдем наступать на
австрийца.
После ужина, во время поверки, во всех ротах полка записывали
бомбистов, и, кроме того, объявлено было двум ротам - третьей и шестой, -
чтобы завтра с семи часов утра они отправились в деревни влево и вправо от
села Звинячь на поиски соломы и дерева для окопов; при этом разрешалось
ломать и сараи фольварков, если они еще уцелели.
Полк начинал уже жить фронтовой жизнью, а мокрый пухлый снег продолжал
падать ночами и подтаивать, оседать, делаться жижей, брызжущей из-под ног
днем.
Первую звиняческую ночь Ливенцев спал крепко, отчасти от усталости,
отчасти от сознания того, что все подготовки и подходы к последней цели его
жизни (как и миллионов жизней кругом) - сражению из-за куска земли -
окончательно завершены: круг сомкнулся.
На другой день, - все было бело и нежно кругом от снега, - пришел в
обед второй полк их бригады, который был в то же время четвертым полком
дивизии; с ним вместе подтянулись отставшие их полка. К вечеру улицы
запрудили двуколки обозов; наконец, дымящиеся, мокрые кони дотащили орудия и
стали, встряхивая головами и нося боками. Другая бригада дивизии еще раньше
оказалась в сборе в соседнем селе Бучковце, и один из полковых командиров
этой бригады, полковник Фешин, по своему почину и с согласия начальника
дивизии генерала Котовича, успел уже произвести рекогносцировку той части
позиций, какая приходилась на долю дивизии. С результатами этой разведки
Фешина счел нужным познакомить своих батальонных и ротных командиров
Ковалевский.
Несколько более зажиточных семейств выехало из Звинячи подальше от
беспокойного и прожорливого фронта, и штаб полка поместился в одной из
покинутых халуп. Халупа эта была сравнительно с другими большая, однако
командиры рот разместились в ее горнице с трудом.
Ковалевский показался всем, не только Ливенцеву, небывало озабоченным,
и когда прапорщик Кавтарадзе вздумал пошутить, сказав громко: "Совет в
Филях!" - Ковалевский только глянул на него долгим и неподвижным взглядом,
не отозвавшись ни словом, как это он сделал бы в другое время. Перед ним на
столе лежали карта и набросок расположения австрийских позиций, бегло
сделанный карандашом. На этот именно набросок на сером узеньком клочке
бумаги он смотрел довольно долго, прежде чем начал говорить глухо, против
обыкновения, и напряженно:
- Господа офицеры, я... нахожусь в некоторой нерешительности, хотя мое
личное правило всегда было таково: хороши только те сюрпризы, о которых
предупреждают заранее... А когда мы должны приступить с вами к такому
чрезвычайно серьезному делу, как наступление, тут сюрпризы всякого рода
совершенно неуместны. Но вот для австрийцев большим сюрпризом явится то, что
на тихий сравнительно фронт явилась наша седьмая армия - сила свежая, очень
хорошо снабженная, численно большая и с талантливым руководством...
Тут Ковалевский забывчиво постучал о стол карандашом, который был у
него в руке, и раза два повторил:
- С талантливым руководством, да! С талантливым руководством... Едва ли
появление нашей армии на фронте останется неизвестным противнику, едва ли,