"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лютая зима (Эпопея "Преображение России" - 9)" - читать интересную книгу автора

Во всяком случае этот будет исполнять в точности только предписания
начальства, а тот, кроме того, и свои какие-нибудь комбинации придумает,
потому что он - генштабист... И из-за этих своих комбинаций может уложить
нас всех, как телят, за милую душу... А что везут нас в Галицию, а не в
Болгарию, это, конечно, большая наша удача.
Кароли же добавил:
- Вполне могли бы мы до Одессы доехать лиманом на транспортах, - пустяк
езды, - и лиман не замерз, и подводных лодок, конечно, никаких там не могло
быть, все это явная чушь. Но уж раз вся седьмая армия двинулась по одному
пути, то ведь там теперь непротолченая труба, и круговой маршрут наш вполне
понятен! Однако вот что, почтеннейшие: зачем же Ковалевский нам соврал, что
едем в Одессу, а оттуда в Болгарию? Нехорошо все-таки нам-то врать, накажи
меня бог! Ведь мы не мальчишки и в войну не играем. Добычин - хомутник, это
верно, господа, но у него тот плюс, что он ничего не в состоянии выдумать -
ни пороху, ни "Одессы", и вообще никакими мыслями не блещет.


ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда иные, иронического склада, люди видят разбитую на все ноги клячу,
то говорят о ней задушевно: "Хорошо бы на такой лошадке за своею смертью
ехать!" Кляча подобным людям представляется совершенно безнадежной в смысле
езды на ней, а смерть где-то за тридевять земель.
Когда утром на следующий день проспавший ночь довольно спокойно
Ливенцев посмотрел в окно, чтобы узнать, на какой именно станции остановился
поезд, он вспомнил и разбитую клячу и иронического склада людей: поезд стоял
еще очень далеко от позиций Юго-западного фронта. Около вагонов бегали,
сильно топая и крича, солдаты, те самые нижние чины, которые, по Добычину,
совсем не должны были знать, куда их везут. Бабы с корзинками продавали
какую-то снедь и молоко в бутылках.
Зима здесь была более заметна, чем в Херсоне. Станционные осокори
красовались инеем; вороны на них сидели нахохлясь и вполне философски
созерцали людскую суету. Эти утренние вороны на утренних декабрьских
осокорях были индигово-лиловыми на нежно-розовом.
Ливенцев спросил проснувшегося Урфалова:
- Вы знаете, где мы сейчас с вами стоим?
- Ну? - снова закрыл глаза Урфалов. - Оглушайте?
- Черт знает что! Полтавская губерния. Станция Бобринская.
- По-вашему, значит, не на фронт мы едем? - открыл глаза Урфалов.
- Можем, конечно, и такой круг проделать, только когда же мы доберемся.
- Вона о чем тоскует!.. Хотя бы нас в Иркутск завезли... А если бы во
Владивосток, то еще лучше. - И снова закрыл глаза и по-стариковски зажевал
губами этот медлительный, турецкого обличья, человек.
Когда Ливенцев вышел из вагона, то первое, что ему попалось на глаза,
был все тот же, знакомый по Херсону плакат, прибитый к стене вокзала:

ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ! МОЛЧИТЕ!
ПОЛЬЗА РОДИНЫ ЭТОГО ТРЕБУЕТ!

Он был сочинен в штабе генерал-адъютанта Иванова недавно, этот