"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Валя (Эпопея "Преображение России" - 1)" - читать интересную книгу автора

или сюда принести?
Алексей Иваныч идет с полковником, но когда выходят они в другую
комнату:
- Ты меня не теряй, смотри, - говорит слепая, подымая в сторону их
шагов лицо. - Смотри, - не теряй!
- Как я тебя потеряю?.. Как?.. Ну, как? - кричит полковник.
- То-то... Не теряй...
- Крест!.. Гм!.. Ты - крест мой!.. Это - крест мой! Крест!..
Костлявая рука сердито впилась в руку Алексея Иваныча, повыше локтя,
отчего ему неловко немного. Шаги у полковника твердые еще; каблуки высокие и
сильно стучат.
В альбоме прыгают (руки полковника дрожат крупно) пожелтевшие,
захватанные пальцами снимки: полковник на волчьей охоте, полковник на козьей
охоте, полковник на куче убитых зайцев, полковник и борзые, полковник и
гончие... Есть еще с ним какие-то офицеры, солдаты, штатские с ружьями, но
они только дополнение, а главное лицо - он. И на снимках везде он важен и
строг. Усы у него густые под спущенным, как башлык, носом, брови пучками.
Теперь усы его подстрижены скобкой, и жаль Алексею Иванычу прежних его
усов, и еще жаль, что сам он мало охотился, не видал ни волков, ни коз, ни
куниц, ни лебедей на воле, и хоть бы и в самом деле оказался у него вдруг
какой-нибудь племянник в Рязанской губернии, который внезапно родился в уме,
чтобы было о чем поговорить со стариком, и родился потому, должно быть, что
в прихожей стояла вешалка из козьих рогов.
На столе перед ними двумя порхает синий язычок пламени свечи в розовом
фарфоровом подсвечнике, отчего на крепком лбу полковника играет блик, а
голос его выкатывается из жесткого кадыка с хрипотой и треском, когда он
объясняет снимки:
- Эх, приятно вспомнить!.. Это - в лесу Мосолова, помещика, в Шацком
уезде... Я там с ротой на вольных работах, - капитан тогда был, -
подружились... Девять штук волков, а?.. Облавой! А это... У Мосолова, - у
него конский завод был... Известный... Не слыхали? Очень богатый!.. Десять
тысяч десятин лесу сгорело, - ни чер-та! И смотреть не ездил... Рыжеватый
такой, полный... А это... в... как ее... в Лиф... Лиф... Тут записано должно
быть: Нитау, местечко, Лифляндской, - ну да, я помню, что Лифляндской
губернии, у Остен-Сакена, барона, в лесу... Гм... Я тогда в командировке был
в Риге... Город - Рига, а губерния Лифляндская. У немцев "все наоборот"...
Тут - козы... А это тут со мной рядом уездный начальник, по-нашему -
исправник... - ну, уж забыл фамилию, тоже барон... А вот - жалость:
замечательный снимок, - красным вином облили... Это - я и моя жена
верхами... Я ее учил барьеры брать... Она замечательно ездила верхом,
дорогой мой, дивно ездила... Дивно... Дивно...
- Моя жена, - ее звали Валентиной, - Валентина Михайловна, - она тоже
хорошо ездила верхом... - вставил Алексей Иваныч. - И на коньках... Да,
очень жаль, что испортили: отличный снимок.
- Картина! Просто картина художника. А это - моя дочь девочкой... В
коротеньком платьице еще бегала... - При этом полковник вздохнул, крякнул и
покачал головой.
Из альбома на Алексея Иваныча глядели застенчивые большие глаза
десятилетней девочки, для которой вся жизнь такая еще туманная сказка, такая
тайна... Вот оторвали ее от какого-то своего очень важного детского дела,