"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. У края воронки (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

и тяжело раненных, но, по его мнению, могущих добраться до площади против
хаты сельсовета. Все были опрошены, не коммунисты ли они, и все оказались
беспартийными.
Задорожный, раненный пулей в левую ногу и потерявший много крови, когда
его подняли, с трудам даже и стоял перед немецким офицером. Кровь хлюпала в
сапоге, и он сказал просто так, самому себе, а не этому - серо-зеленому, с
лоснящимся красным носом:
- Перевязаться бы надо.
- Ничего - хорош будешь и в этаком виде, - отозвался на его слова
обер-лейтенант и отошел.
Невысокий, чернявый, слегка горбоносый, Задорожный поморщился от боли,
поставил левую ногу на каблук - так легче было - и обратился к своему соседу
Плотникову, шевельнув взлохмаченными бровями:
- На вас опираться буду, если идти придется.
- Вполне можете, товарищ сержант, - ответил Плотников и зашел так,
чтобы прийтись к нему левой стороной тела: правая рука этого бойца висела
плетью, ноги же были только ушиблены, однако шагать еще могли.
Молодушкин, худощавый, сероглазый, со стремительным профилем, со
впалыми щеками, измазанными кровью, был ранен в голову вскользь, но гораздо
более серьезной была его пулевая рана в плечо, а главное, он был придавлен
крышей разметанного танком сарая, едва выбрался и имел теперь недоуменный
вид. Он еще только пробовал каждый мускул своего тела, - какой служит, какой
не хочет, а между тем надо будто бы собираться зачем-то в кучку, ему
приказывает какой-то немец, - он в плену.
- Товарищ Очеретько, куда нас, а? - спросил он своего бойца, который
отстреливался от немцев из сарая с ним рядом, вместе с ним был придавлен
крышей, но выкарабкался раньше его и ему потом помог.
- Мабудь, танцювать, товарищ младший сержант, - сказал Очеретько без
улыбки.
Это был ротный остряк. Совсем не положено по уставу, чтобы существовала
такая должность в роте, но тем не менее почему-то она существует, и если не
во всех ротах подряд, то в большинстве рот полка непременно находятся такие,
которые за словом в карман не лезут, присутствия духа ни в какой обстановке
не теряют, и стоит им только рот открыть, от них уже все кругом ждут
какого-нибудь коленца, как от комика в театре.
Теперь этот круглоликий, приземистый полтавец имел понурый вид. Он
оглядывал исподлобья улицу села, своих товарищей, немецких солдат около них
и офицера, который что-то приказывал одному из них, стоявшему навытяжку.
Очеретько трудно было держаться стоя.
- Что? Ноги? - кивнул Молодушкин на странно согнутые его ноги.
- Шкандыбаю, товарищ младший сержант, - безулыбочно ответил Очеретько и
добавил, показав на Колдобина: - А тому бедолаге ще гирше!
Колдобин, рослый и дюжий, если смотреть на него сзади, стоял
согнувшись. На спине его гимнастерки алело скупое пятно, молодое лицо его
было землисто-бледное; он кашлял и отхаркивал кровь.
Обер-лейтенант подошел было к нему с видом участия и спросил:
- Как фамилия?
- Колдобин, - неожиданно резко ответил тот.
- Ага, - неопределенно отозвался на это фон Ган, скользнул беглым
взглядом по Линнику и Готковому, с виду более крепким, чем остальные, сказал