"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Как прячутся от времени (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

берете, с небольшой курчавящейся светлой бородкой. Он обезумел от горя; он
хочет влезть к ней в окно; едва удерживают его, раньше такого кроткого, два
дюжих друга. Но вот он всовывает через окно к ней палку свою, умоляя:
"Поцелуй хоть палку эту так же крепко и любяще, как меня целовала!.." И
когда друзья выхватили палку, конец ее был уже заражен умирающей, а он,
Бега, покрывал его поцелуями. И через три дня он умер, и труп его вытащили
смолеными крючьями люди в просмоленных плащах.
Случайно вызванное из памяти, это маленькое событие в маленьком
Гарлеме, совершившееся двести шестьдесят пять лет назад, занимало его теперь
неизвестно почему: потому ли, что самому ему, как и Корнелису Бега, шел
сорок третий год, потому ли, что сам он был скромен и робок, потому ли, что
месяца три назад у него умерла жена, с которой вдвоем перенес он много за
последние двенадцать лет.
Сложения он был некрупного, в плечах неширок, в поясе тонок. Когда он
зарисовывал памятники и купы деревьев, он делал это тщательно, остро
вглядываясь во все очертания, но в то же время держалась в мозгу, никуда не
выпадала узкая улица Гарлема, и он думал, что, придя в гостиницу "Франция",
набросает ее в другой большой альбом.
Он знал, что это будет никому решительно не нужно, кроме него, так же,
как никому не нужен и этот рисунок кладбища, но рука привычно чертила в
альбоме, а мысль еще деятельнее чертила в мозгу.
Он приходил на это кладбище еще два раза раньше, и ему нравилось, что
оно так пустынно. В первый раз он увидел на нем только двух девочек -
черноголовую побольше и белоголовую поменьше, которые резали серпами густую
и высокую траву и раскладывали ее рядами для просушки, а во второй раз он
прошел мимо двух парней, которые копали могилу и из которых бросился в глаза
особенно один, очень широколобый. Теперь, обойдя все кладбище, он никого не
встретил. Такое равнодушие живых к покойникам объяснил он бурным темпом
нашего времени, исключающим заботы о прахе предков.
Ему нравились здесь могучие осокори с почти березово-белыми стволами и
белой изнанкой листьев; чтобы лучше вобрать их слегка смолистый запах, он
старался шире раздувать ноздри узкого носа. Белые акации здесь уже отцвели,
и опали венчики их цветов, устилая могилы, но слабый запах от этих опавших,
нагретых солнцем венчиков еще оставался в воздухе. Серенькие пеночки болтали
в густейшей сирени негромко уже, не по-весеннему, и эта болтовня их тоже
как-то была ему необходима, чтобы дополнить настроение грусти, отрешенной и
деятельной в одно и то же время.
Он заметил, что дорожки на кладбище были чисто подметены и посыпаны
желтым песочком, а где росли за оградами могил цветы, они были густы, сочны,
душисты, - видимо, никто не рвал их зря целыми охапками, за ними был уход,
их поливали. Над цветами гудели облепленные золотой пыльцой пчелы, а гуденье
пчел художник так же любил, как болтовню пеночек.
В этот день на кладбище особенно привлекла его небольшая церковь над
склепом редкостно найденным соотношением линий. Как будто простая с виду,
она была очень тонко обдумана в каждом повороте карнизов, в наклоне крыши,
сделанной из четырехугольной аспидной гладкой черепицы, в небольшой
колоколенке над этой крышей с праздно висящими тремя маленькими колоколами,
от которых вниз не тянулась даже веревка. На фронтоне очень естественно был
вылеплен голубь, распростерший крылья так, что казалось, вот сейчас он,
белый, сядет на круг из пышно сплетенных белых лилий.