"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Жестокость (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Проходя мимо аптеки Англе в Троицком переулке, мечтал он быть
аптекарским учеником, ходить в чистеньком костюме, в воротничках и манжетах,
с блестящими запонками, может быть и из нового золота, но совсем как
настоящие золотые, приносить домой разные духи и пахучие мыла в красивых
обертках... Но разве так много аптек в Каменце?.. И разве же так много нужно
туда учеников?.. В декабре, когда выпадал снег даже и в Каменце, по
первопутку к польскому и русскому Рождеству привозили битых гусей, накрест
перевязанных тонким шпагатом, и горы гусиных потрохов лежали на мешках,
постланных на земле на Старом базаре, и целый гусь тогда продавался по
рублю, даже по девять гривен, а потроха (все в сале!) за четвертак!..
Но где же было взять целый рубль, когда в семье - восемь человек, и
когда отец всего только шмуклер, и может вышивать только звездочки на
погонах этих страшных офицеров казачьего полка?..
Разве один из этих офицеров не отрубил своей шашкой четырех пальцев
купцу Розенштейну? Они - урюпцы, и у них - вишневая епанча сзади на
бешмете... Когда они учились на площади, то на всем скаку соскакивали
наземь, и по команде тут же бросались наземь их лошади... А казаки из-за
лежащих, как мертвые, лошадей открывали стрельбу.
Испуганный, он бежал тогда от этих непостижимых людей с их колдовскими
лошадьми, как мог дальше, и даже боялся обернуться назад.
В узеньких уличках Подзамчья, где отовсюду пахло жареным луком, где все
чем-то торговали и все знали обо всех всё, было гораздо спокойнее, потому
что не было непостижимых загадок. Даже козы, кое-где на двориках в три
аршина обгладывающие, стоя на задних ногах, последнюю кору с каких-то
деревьев, даже и эти умные козы с наблюдательными глазами, чем же они
загадочны? Это - еврейские козы, и от них явная польза: три стакана молока в
день!
По воскресеньям гудел орган в кафедральном костеле, и с молитвенниками
в руках шли туда все красивые, нарядно одетые, в конфедератках на головах
паненки.
Костел красивый, музыка органа красивая, паненки красивые... но ведь
чужие!.. Но ведь это же все чужое!.. А разве можно полюбить чужое?
- Нухим! Нухим!
Вот около костела - Нухим: это свое.
Нухим - его старший брат, извозчик от хозяина. На нем синяя чумарка,
подпоясанная ремнем с бляхами, и драная шапка. Он ждет у костела - может,
какой пан вздумает прокатить свою пани из костела домой в фаэтоне.
И пан - длинные червонные усы, и сам такой важный, - выходит под руку с
пани, и пан смотрит презрительно на нухимовых кляч и на ободранный старый
фаэтон, и пан говорит сквозь зубы: "Жидивска справа!" - и идет пешком.
А Нухим подтягивает кнутовищем шлею на одном из пары своих одров и ждет
другого пана, который не так важен, как этот, который, конечно, так же
скажет, как этот: "От-то-ж жидивска справа!" - но все-таки сядет в фаэтон и
даст ему что-нибудь заработать.
Нет, когда он вырастет, он никогда не станет извозчиком, как Нухим!..
Он может поступить приказчиком в книжный магазин Лахмановича и будет
продавать книги... Лахмановичей не так много, как извозчиков, Лахманович -
один, и всякий, даже самый важный пан, если он захочет купить книгу, зайдет
в магазин Лахмановича на "Шарлоттенбурге", где так хорошо гулять по
вечерам... Или в магазин Шапиро, или в магазин Варгафтига он поступит, -