"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Сад (Повесть)" - читать интересную книгу автора

он фруктовый сад за сорок рублей в лето; местный батюшка выговорил себе три
пуда антоновки и сенокос, а он поставил в условие - двадцать рублей уплатить
сразу, а двадцать после.
В саду был старый, бурый от непогоды шалаш. Шевардин в первый же день
поправил его, покрыл заново соломой, поставил в нем топчан, собственноручно
сбитый из досок, а около выкопал в земле печку.
В тот же день на селе у кузнеца он взял напрокат переделанное из
берданки ружье, на неуклюжем широком прикладе которого была выжжена кривыми
каракулями замысловатая надпись: "Се гут, се бон, се балабанюка, се Лондон,
се кузнец Иван Коваль".
А когда он купил в лавочке ковригу хлеба, мешок картофеля и два
обливных горшка, бабы, следя за его легкой походкой с развальцем, уже знали,
кто он и зачем приехал.
- У попiв в аренту за сорок карбованцiв сад зняв... По хвамилии,
кажуть, Шковородин, - из кацапiв.


II

Сад, снятый Шевардиным, углом примыкал к селу, углом к реке.
Обнесен он был ветхим плетнем, который Шевардин в первый же день начал
поправлять и выравнивать.
Груши в саду были старые, дуплистые, зато хороших сортов, и полносочные
были яблони, а посередине, вдоль узкой дорожки, стеной стоял темный
вишенник.
Между деревьями в густой траве желтел донник, розовел клевер, яркими
кровавыми каплями сверкал дикий мак; с неровных щербатых зубьев плетня во
все стороны кудрявыми струями сбегал хмель, а в густом воздухе, точно кипела
вода, густо гудели пчелы.
И село и сад лежали в низине над рекою. Выше села по меловой горе
взбирался крупный сосновый лес, по другому берегу стелилось чернолесье, и
через реку видны были старые князья-дубы, купающиеся в воде корнями.
Верстах в пяти вниз по реке лежал монастырь, и в море леса чуть заметно
белый, он казался кучей яичной скорлупы, прибитой к берегу водою.
Лес тянулся до самого горизонта. На меловых горах он был зеленее и
реже, в лощинах темнее и гуще, точно подымались и падали гигантские валы, и
вдалеке, где проступали узкие робкие поля, разбивались желтеющими барашками.
И в сравнении с этим лесным простором сжатая в серый комочек Татьяновка
казалась беспомощной, маленькой, жалкой и лишней, точно костер из сухой
перегнившей соломы, пропитанной миазмами, который кто-то собрал в одно место
и приготовился поджечь, чтобы очистить воздух. Но в Татьяновке было двести
двадцать семь дворов и четыреста тридцать душ мужского пола.
Когда часам к одиннадцати вечера Шевардин улегся в шалаше на куче
свежесорванной травы, над ним пронзительно тонко и хищно запели комары, в
саду, не смолкая, стрекотали кузнечики, а из леса через реку доносился
раскатистый торжествующий хохот филина. От этого хохота становилось жутко, и
лаяли на селе разбуженные им собаки.
В незатворенные двери шалаша черными шепчущими тенями толпились
деревья. Ночь была месячная, и освещенное, паутинно-легкое небо радостно
уходило куда-то от черных мягких силуэтов, пригвожденных к земле. И хотя у