"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Погост (Стихотворение в прозе)" - читать интересную книгу автора

выйти за них замуж; но учителя не были влюблены и не желали на них жениться.
Они не прочь были жениться на купеческих дочках, но купеческие дочки в
интимных беседах называли высокого учителя "тараканьим кладбищем", а
низенького - "тоской зеленой" и выходили за купеческих сынков и чиновников.
Кругом их шла какая-то жизнь - жизнь бойкая, суетливая, чернорабочая, с
неизбежным пьянством по праздникам, с гармониками и хоровыми песнями.
По окраинам посада торчали длинные фабричные трубы, а около них
мостились приземистые фабрички, откуда выходили на божий свет бабьи платки с
красными цветами по черному полю и толпы рабочих в одних "оных", и выезжали
кататься на тысячных рысаках фабриканты с дебелыми женами.
В середине посада стояли вместительные дома купцов, которые жирно
постились по средам, пятницам и даже понедельникам, на Пасху служили у себя
молебнов на пять рублей всем иконам "в лицо" и "в перевертку", ходили в
чуйках и пили чай в трактирах.
Четыре посадских священника никак не хотели отстать от купцов в
благолепии своего тела, в образе жизни и даже в говоре.
Они также отличались несокрушимым здоровьем, жили в просторных домах и
страстную неделю называли "страшною", а купол - "кумполом".
Всей этой жизни обыватели погоста не понимали и приспособиться к ней не
могли.
Было еще и другое течение в посадском море: течение верхнее, вмещавшее
двух земских начальников, следователя, станового, акцизных, но это течение
шло далеко вверху, и в общем выходило так, что около бурлил какой-то тихий
водоворот чуек, залихватских песен, разварной осетрины, фабричных труб,
золоченых пуговиц, а среди них образовался узел тишины, пугливой тишины
погоста. Иногда, впрочем, они собирались не на погосте, а на дому, чаще у
какой-нибудь из учительниц. Собираясь сюда, они пили чай с вареньем, иногда
читали, иногда пели дуэты, вроде: "Не осенний мелкий дождичек", причем
особенно задушевно выводили: "Пей, тоска пройдет!" Иногда спорили о театре и
о назначении искусства.
Впрочем, спорили не горячась и не вскакивая с места. Вскакивать было
решительно некуда и жестикулировать опасно, так как комнатки были очень
малы, низки, а у одной учительницы - с Николы-на-кадке - даже треугольной
формы.
Часам к одиннадцати они расходились, и если был грязный сезон, то
обратный путь сопровождался частым нырянием в лужи, причем женщины ахали, а
мужчины ругались и давали обет больше никогда не ходить в гости, но потом
все-таки ходили, и пели дуэты, и пили чай с вареньем.
Все впятером, в складчину, они выписывали один серьезный журнал и одну
легкомысленную газетку. Газетку получали учителя, к учительницам она
попадала по воскресеньям в количестве семи недельных номеров сразу. Если же
в середине недели они спрашивали на погосте учителей: "Что нового", то
учитель повыше обыкновенно отвечал басом: "Ничего особливого", а учитель
пониже добавлял тенором: "Умерла в Москве купчиха Толстосумова и оставила
вам в приданое двести тысяч".
За такое легкомыслие к текущим вопросам учителя получали название
"противных" и "гадких", но это не портило отношений.
Никольский посад стоял в стороне от железных дорог, хотя все-таки через
два часа езды можно было добраться до одной небойкой станции, а оттуда уже
открывались всякие перспективы: за день приехать в Москву, за два - в