"Ирина Сергиевская. Флейтист" - читать интересную книгу автора

котором никто так и не узнал.
Тайна номера покорилась мне сразу, и Дзанни неправ, считая, что
ходить в воздухе - удел избранных. Он Черный Моцарт, этот Дзанни, он
гений-эгоист! А весь секрет заключается в том, чтобы уметь сделать первый
шаг над бездной. Всего лишь один шаг!
Но не радуйтесь, сеньоры, не ликуйте, мадам и мсье. Здесь есть
маленькая деталь, которая разрушит иллюзию ваших беспредельных
человеческих возможностей. Учтите - первый шаг в пустоте может стать
последним. И я уверен, это охладит желание следовать за мной.
Если мужество вам все же не изменит, то задайтесь вопросом: способны
ли вы явить собою зрелище божественной красоты, как это с блеском удается
птицам, бабочкам и фантастическим существам - эльфам? Не слышу ответа,
сеньоры! Смелее! Я уступаю вам свое место. Вот мой кафтан, шитый серебром.
Вот седой парик с черной лентой. Вот, наконец, флейта. Вперед! Честь
безумцу, который навеет человечеству сон золотой!
...Вы замираете у края площадки. Вы подносите к губам флейту. Тонкий,
нежный звук пронзает воздух и возвращается к вам невидимой лунной
дорожкой. Вы ступаете на нее и идете вперед над тьмой зала, над землей.
Вот он, воздушный корабль, - это вы сами. А звук флейты - парус. Дальше -
Вселенная...
Ага-а, слабо, сеньоры! Вот я каков, Флейтист под куполом цирка! И
конечно, я слукавил, говоря о доступности моего ремесла. Я все время спорю
с Дзанни. Я - строптивый ученик. И даже когда он прав, мне хочется
опровергнуть его.
Дзанни, Дзанни... Я до сих пор не знаю, кто ты на самом деле - дух,
гений, безумец? Ты, не боявшийся смерти, так жалок, униженно хитер,
почтителен с людьми, волею непонятной судьбы поставленный вершить суд над
нами. Страстная лапа "ОВУХа" чудится мне в этой расстановке сил. Аппарат
Судьбы меньше всего учитывает, кто гений, а кто ничтожество. У него иные
критерии. Сидит там, в недрах канцелярии, какой-нибудь заспанный тупой
клерк в нарукавниках и царапает тупим пером но бумаге, пишет наши жизни, а
за спиной его уходят в бесконечность полки с "Делами".
"Дела" тасуются, сортируются по неведомым признакам и соседствуют
друг с другом, к примеру, две папки - генерала Аракчеева и камер-юнкера
Пушкина А.С. Доложу вам, сеньоры, дело господина Аракчеева куда весомее!
Сразу виден серьезный организатор, принесший очевидную пользу Отечеству. А
Пушкин? Две даты - рождения и смерти. Что между ними? Прочерк. Что делал,
неизвестно. Порхал мотыльком... Мой дядя самых честных правил... Ну и что?
А у дяди этого, между прочим, бумажек в "Деле" побольше, чем у
племянничка.
Между моими двумя датами - длиннейший скучнейший прочерк, в котором
уместились и хождения по различным инстанциям с просьбами, заявлениями,
мольбами разрешить показать уникальный номер, и подхалимские заискивания,
и тонкие интриги с тою же целью, ложь во спасение и, наконец, пятьдесят
два худсовета, окончившихся одинаково бесславно. Я все подсчитал: каждый
худсовет состоял не менее, чем из десяти человек, то есть пятьсот двадцать
лиц, нет, морд лицезрели Флейтиста. В ночных кошмарах они сливались в одну
исполинскую харю. Она обрушивалась мне на грудь, и я просыпался задыхаясь.
- Терпи, терпи, Флейтист, - бодро твердил Дзанни. - Грез борьбы не
может быть свершений. Мы еще увидим небо в алмазах!