"Юрий Сергеев. Петля страха (Повесть) " - читать интересную книгу автора

таёжную падь. Одного. В нарушение всех инструкции.
Я спрыгнул на землю и огляделся. На слиянии двух рек стояла древняя,
вросшая в мох избушка с заплесневелым, невесть, как попавшим сюда стеклом в
небольшом окне. Толик сам выбрал мне это место.
Выгрузив все продукты и вещи, мы обнялись, распрощались. Он, как
всегда, спешил. Уже сев за штурвал и раскрутив винты Ми-4 до свиста,
подмигнул за стеклом и помахал рукой. Вертолёт, задрав хвост, взвился в
осеннюю предснежную сутемь. Обступила тишина.
Чёрный пес Махно недоверчиво обследовал избу, ставя на углах свои
метки. Накосо навалена куча ящиков с продуктами, капканами, тюки с тёплой
одеждой, спальником и прочей утварью.
Избушка оказалась в исправности, но запущена и замусорена. В углу
стояла прогоревшая жестяная печь, обложенная камнями-окатышами из реки.
Ржавая пила с выломанными зубьями согнулась у стены.
Топорище тяжёлого кованого топора рассохлось и едва держится, а топор -
самый верный друг человека в тайге. Самодельный стол из грубо тёсанных плах,
узкие нары с истлевшим тряпьём, земляной пол, засыпанный гнилым корьём и
щепой.
Посидел на краешке нар, как в гостях, и вышел. С неба поплыл мелкий и
нудный дождь. Он сбивал отмершую хвою с лиственниц, перемежался со снежной
крупой. Руки чесались по настоящей забытой работе.
Первым делом прибрал в зимовье. Вымел всякий сор, починил стол и нары,
утеплил и укрепил дверь. Притащил и разместил свой скарб.
К вечеру пошёл снег - Махно спрятался от мокрых хлопьев под прибрежные
ели. Угомонились на новом месте далеко за полночь.
Перед сном я устроил себе праздник новоселья. Достал из рюкзака фляжку
со спиртом, плеснул в огонь, как учили эвенки, чтоб была удача, и принял
пару крышечек за неё, удачу. За неизвестность, за благое одиночество, за
охоту.
Снег сменился дождём. Он неслышно сёк поросшую мхом и травой крышу,
только журчали струйки воды, падая на землю.
Проснулся на рассвете. Окошко белым пятном освещает наискось угол и мои
ноги. Встал, пройдя босиком по холодному и влажному полу, распахнул двери и
остановился...
Белый туман, прятавший всё вокруг на расстоянии вытянутой руки, дохнул
в лицо сыростью, пополз в сумрак жилья. Высоко над туманом курлыкали
журавли. Озноб разбежался гусиной кожей по ещё горячему от сна телу, я
захлопнул дверь и затопил печь.
Она плохо разгоралась, дымила, не могла прострелить из трубы вязкую
мокрую мглу. Наконец, дрова занялись. Опять забрался в ещё тёплый верблюжий
спальник, прикрыл глаза, пытаясь досмотреть ускользающий недавний сон.
В избушке плутал застоялый дух заброшенного жилья, сырости и прели. По
пазам меж брёвен ватой белела плесень, тёмные потрескавшиеся стены осели по
углам. Кто и когда срубил это жильё? Безвестный охотник? Старатель?
Ржавое кайло с истлевшей рукояткой заросло в лиственнице. Кто его
притащил сюда за сотни вёрст?
Пни деревьев он, из которых рубилась изба, рассыпались, а сама она
сохранилась только потому, что надёжно была сделана крыша из целиковых
бревён, заложена пластами толстого дёрна, всё переплелось корнями трав,
срослось, и многие годы вода скатывалась в глубокую канавку вокруг