"Иван Сербин. Гилгул " - читать интересную книгу автора

огненный шар боли, и приходилось изо всех сил стискивать зубы, чтобы не
закричать. Шестым чувством Саша понимал - кричать нельзя. Вокруг раскинулась
необъятная бархатистая ночь, прорезаемая дрожащими отсветами близких
пожаров, метались длинные тени, и где-то высоко над головой били железными
крыльями невидимые птицы. И орали в тысячи сорванных глоток, нестройно, но
все равно страшно: "Цваот Га-Шем! Вейирду!!!" Странное слово "вейирду",
звучавшее как мистическое заклинание или проклятие, пугало Сашу едва ли не
больше, чем скорая смерть. Некто бесформенно-черный, облаченный в
непривычные одежды, стоя на коленях, распевно тянул монотонный речитатив.
Тянул противно, на непонятном отрывистом языке, со все нарастающей мощью.
Саша различал даже не слова - обрывки слов: "Иегу... Элоки... Геефено..."
Колыхалось влажное жаркое марево, от которого спина покрывалась потом.
Сквозь душную пелену сна Саша вдруг осознал, что у него самый обычный
приступ аппендицита. Надо растолкать Татьяну, чтобы вызвала "Скорую". Но сил
поднять веки не было, а он задыхался, потому что боль забивала горло и
сдавливала легкие. Саша только немо распахивал рот да сжимал скрюченными
пальцами живот, комкая собственную плоть. Ему вдруг стало ясно - все. Его
больше нет. Он уже умер. Ему больше не удастся проснуться. Татьяна откроет
утром глаза, а он рядом - синий, холодный, с искаженным от боли лицом.
Просто беда какая-то. В эту самую секунду из темноты вынырнул невесть откуда
взявшийся телефонный звонок. Освобождающе-громкий, сумасшедше-реальный среди
ирреального кошмара смерти. Саша вскрикнул и открыл глаза. Темнота мгновенно
растаяла, но боль и телефонная трель остались. Он лежал на животе, неловко
подвернув под себя руку и сжав кулак. Именно там, где кулак вдавливался в
живот, и рождалась боль. А аппендикс ему удалили еще семь лет назад. Саша
испытал невероятное облегчение, поняв, что это был всего лишь сон. Однако
боль не пропала. А телефонная трель продолжала рвать предутреннюю тишину.
Резкая и требовательная, призывающая немедленно вскочить и побежать,
помчаться, ринуться... Саша сморщился. Рядом тихо и спокойно посапывала
Татьяна. Вот же, не без зависти подумал он. На телефон ей плевать, на звонки
в дверь, на шум, гам, топот. Не сон у человека, а сказка. Это хорошо.
Значит, нервная система в порядке. Как раз в эту секунду Татьяна, не
открывая глаз, сказала:
- Сашка, телефон звонит.
- Я слышу, - ответил он и перевернулся на спину. Затем зевнул и
поежился, слепо вглядываясь в циферблат электронных часов. Зеленые цифры
сливались в одно большое мутное пятно. Он потер глаза и еще раз посмотрел на
часы. Без пятнадцати семь! А на улице темно еще. Странно. Наверное, Татьяна
открыла форточку и задернула шторы, когда ложилась спать. Саша снова зевнул,
сунул ноги в тапочки и, придерживая рукой ноющий живот, пошел в кухню.
Телефон звонил и звонил не переставая. Ярко-красный, круглый чешский "клоп"
стоял на обеденном столе. Он издевался, смеялся металлическим звоном и
прихихикивал стальным затухающим эхом. Сволочной аппарат, что и говорить.
Саша плюхнулся на табурет, - неосторожно плюхнулся, отчего ртутный шарик
боли в животе колыхнулся снова, - снял трубку и промямлил:
- Слушаю.
- Сашка? Товкай? Это был Костя Балабанов. Кто еще мог звонить в такую
рань? Фанат работы. Трудоголик чертов. Сам фанат и считает, что все вокруг
тоже фанаты. Не спят, не едят, не пьют, только и думают, как бы совершить
что-нибудь эдакое, общественно-полезное.