"Анри де Сен-Симон. Полные и доподлинные воспоминания о веке Людовика XIV и Регентстве (Избранные главы, Книга 2)" - читать интересную книгу автора

большей любовью, чем она, и кому она всем была обязана; однако герцогиня
Беррийская постаралась подчинить свои чувства рассудку и вполне удержалась в
пределах приличий. На другое утро герцог и герцогиня Беррийские отбыли в
Марли, чтобы поспеть к пробуждению короля.
Его высочество дофин был болен; сердце его надрывалось от
сокровеннейшей и горчайшей скорби; он не выходил из своих покоев и не желал
видеть никого, кроме брата, духовника[8] да герцога де Бовилье, который уже
неделю или около того лежал больной у себя в городском доме, но тут совершил
над собой усилие, встал с постели и приехал к своему питомцу; он восхищался
величием, какое ниспослал дофину Всевышний, величием, которое обнаружилось,
как никогда, в этот ужасный день и во все последующие, вплоть до самой его
смерти. Это была последняя их встреча в этом мире, о чем они тогда не
подозревали. Шеверни, д'О и Гамаш ночевали в покоях дофина, однако видели
его лишь считанные мгновения. В субботу утром, 13 февраля, они заставили его
уехать в Марли, дабы избавить его от ужасающего шума над его головой, в
покоях, где умерла дофина. В семь утра он через заднюю дверь вышел из своих
покоев и опустился в голубой портшез,[9] в коем его отнесли к карете. И
портшез, и карету обступили полусонные, но обуреваемые любопытством
придворные; они отвесили ему поклоны, которые он учтиво принял. Свита его -
Шеверни, д'О и Гамаш - села в карету вместе с ним. Возле часовни он вышел,
прослушал мессу, а оттуда велел перенести себя в портшезе к стеклянным
дверям своих покоев и вошел в дом. К нему немедля явилась г-жа де Ментенон;
можно себе представить, как горестна была их встреча; не в силах ее
перенести, г-жа де Ментенон вскоре удалилась. Дофину пришлось вытерпеть
посещения принцев и принцесс, которые из деликатности оставались у него
всего по несколько минут, в том числе и герцогиня Беррийская, которую
сопровождала г-жа де Сен-Симон, к коей дофин обратился с выражением живейшей
скорби, общей для них обоих. Некоторое время он оставался наедине с герцогом
Беррийским. Приближалось пробуждение короля; Шеверни, д'О и Гамаш вошли к
дофину, и я рискнул войти вместе с ними. С мягкостью и приязнью, тронувшими
меня до глубины души, дофин дал мне понять, что заметил меня; но я был
потрясен его вымученным, безжизненным, совершенно отрешенным взглядом,
переменой в его чертах и какими-то пятнами, не красными, а скорее белесыми и
довольно большими, испещрившими ему все лицо, - это было замечено, помимо
меня, всеми, кто был в комнате. Дофин стоял; несколько мгновений спустя ему
доложили, что король проснулся. На глаза ему навернулись слезы, которые он
старался удержать. Услышав известие, он молча обернулся, но не двинулся с
места. В комнате были только трое его приближенных, я и Дюшен. Приближенные
раз и другой предложили ему идти к королю; он не шевельнулся и ничего не
ответил. Я приблизился и сделал ему знак, что надо идти, а затем тихо
обратился к нему с тем же предложением. Видя, что он стоит и молчит, я
осмелился взять его за руку и сказать, что рано или поздно ему все равно
придется увидеться с королем, что король его ждет, наверняка хочет поскорее
увидеть и обнять и что любезнее было бы не откладывать эту встречу; так его
уговаривая, я отважился тихонько его подтолкнуть. Он бросил на меня
душераздирающий взгляд и пошел. Я проследовал за ним несколько шагов и
удалился, чтобы перевести дух. Больше я его не видел. Молю милосердного
Господа, чтобы я вечно видел его там, где, вне всякого сомнения, удостоен он
быть за свою доброту!
Те немногие, кто был в то время в Марли, собрались в большой гостиной.