"Анри де Сен-Симон. Полные и доподлинные воспоминания о веке Людовика XIV и Регентстве (Избранные главы, Книга 2)" - читать интересную книгу автора

врожденной жестокости; позволял себе варварские шутки и с убийственной
меткостью выставлял людей на осмеяние. Он взирал на всех свысока, словно сам
он парит над остальными в небе, а они все сплошь ничтожества, не имеющие с
ним ничего общего. Насилу он признавал своих братьев, кои должны были
посредничать между ним и родом человеческим, хотя их всех троих всегда
старались воспитывать вместе и наравне, никому не отдавая преимущества. Во
всех своих проявлениях он блистал умом и проницательностью: даже когда он
злился, его ответы поражали; его рассуждения отличались точностью и
глубиной, даже когда он был во власти гнева. Он забавлялся приобретением
самых отвлеченных знаний. Обширность и подвижность его ума казалась
сверхъестественной, что мешало ему ограничиться каким-либо одним делом: на
это он был не способен. Быть может, он испортил себе стан тем, что, не
слушая возражений, подолгу рисовал во время занятий, поскольку имел к этому
большую склонность и способность, а иначе занятия его оказывались бесплодны.
Он был скорее миниатюрным, чем крупным, лицо имел удлиненное и смуглое,
рост идеальный, глаза несравненной красоты, живой, трогательный,
удивительный, блестящий взгляд, чаще всего кроткий, но всегда
проницательный; выражение лица приятное, благородное, тонкое, умное -
казалось, ум, которым проникнут его облик, передается собеседнику;
подбородок скорее острый; длинный, крупный, вовсе не красивый нос несколько
портил его наружность; волосы его, каштановые и на редкость густые и
курчавые, все время были взъерошены; губы и рот у него были хороши, покуда
он молчал, ибо, хотя зубы у него были недурные, но верхняя челюсть чересчур
выдавалась вперед и почти накрывала нижнюю, поэтому неприятно было смотреть,
как он разговаривает или смеется. Ноги у него были так красивы и ступни так
изящны, что, кроме короля, никто не мог с ним в этом сравниться, однако
несколько длинноваты для его роста. Из женских рук он вышел прямым и
стройным. Довольно рано было замечено, что стан его начал искривляться:
немедля прибегли к ошейнику и железному кресту, которые он носил у себя в
покоях, даже когда бывал не один; перепробовали все игры, все упражнения,
кои могли бы выправить его стан. Но природа оказалась сильнее, и у него
вырос горб, причем только с одной стороны, так что он охромел, хотя ноги
выше колена и бедра были у него совершенно одинаковые, но, по мере того как
одно плечо становилось у него выше другого, одна нога от ступни до колена
становилась короче другой, и вся его фигура скособочилась. Несмотря на это,
он подолгу, быстро, легко и с удовольствием ходил; любил и пешие прогулки, и
езду верхом, хотя наездник был неважный. Но вот что может показаться
поразительным: будучи наделен острым зрением, выдающимся умом, обретя с
годами незаурядные добродетели, твердое и глубокое благочестие, принц так и
не пожелал признать, каков его стан на самом деле, и никогда с этим не
свыкся: эта его слабость предостерегала окружающих против шуток и
нескромностей и причиняла хлопоты тем, кто ему прислуживал: они старались
скрыть в нем этот изъян, насколько это было в их силах, но остерегались дать
ему почувствовать, что они заметили то, что само бросалось в глаза.
Приходится сделать вывод, что полного совершенства человеку в нашем мире не
дано.
При всем его уме, да еще уме такого рода, соединенном с такой живостью
и чувствительностью, со страстями, да еще столб пылкими, воспитание его было
делом нелегким. Герцог де Бовилье, понимая всю сложность этой задачи, а
также всю ее важность для будущего, превзошел самого себя в усердии,