"Анри де Сен-Симон. Полные и доподлинные воспоминания о веке Людовика XIV и Регентстве (Избранные главы, Книга 2)" - читать интересную книгу автора

был бесподобный аптекарь, мы пользовались услугами еще его отца,[10] а затем
и его и всегда были к нему расположены: он разбирался в деле по меньшей мере
не хуже самых лучших врачей, в чем мы не раз убеждались на опыте, и притом
был весьма умен и безупречно честен, скромен и мудр. У него не было тайн от
нас с г-жой де Сен-Симон. Он совершенно ясно дал нам понять, что думает о
болезни дофины; так же недвусмысленно высказался он на второй день
недомогания дофина. Итак, я больше не надеялся; однако бывает так, что
надеешься вопреки всякой очевидности. В среду боли усилились, словно
пожиравший больного внутренний огонь разгорелся еще сильнее. Очень поздно
вечером дофин велел передать королю, что просит дозволения назавтра рано
утром причаститься и прослушать мессу у себя в спальне без всякой
торжественности, только с одним священником; но вечером еще никто об этом не
знал; все выяснилось лишь наутро. Тем же вечером, в среду, я довольно поздно
заглянул к герцогу и герцогине де Шеврез, которые занимали первый павильон в
сторону деревни Марли, в то время как мы жили во втором. Я был в безысходном
отчаянии; в этот день я едва видел короля один раз; я лишь по несколько раз
на дню ходил узнавать новости у герцога и герцогини де Шеврез, а больше
никого не посещал, потому что мог видеть только тех, кто был так же
опечален, как я, и с кем не надо было себя принуждать. Г-жа де Шеврез, так
же как я, ни на что не надеялась; г-н де Шеврез, который сохранял обычное
свое душевное равновесие, по-прежнему не отчаивался и видел все в розовом
свете: он попытался, опираясь на физику и медицину, уверить нас, что
положение дел внушает скорее надежду, чем опасения; его спокойствие вывело
меня из терпения, и я набросился на него, нарушая всякую пристойность, но
зато к облегчению г-жи де Шеврез и тех немногих, кто был при этом. Затем я
вернулся к себе и провел мучительную ночь. В четверг 18 февраля рано утром я
узнал, что дофин с нетерпением ждал полуночи, вскоре затем прослушал мессу,
причастился, провел два часа в благочестивой беседе с Господом, а потом
сознание его помутилось; далее, как сказала мне г-жа де Сен-Симон, его
соборовали, и в половине девятого он скончался.
В этих мемуарах я не считаю своим долгом описывать собственные
переживания; когда-нибудь, когда меня давно уже не будет на свете, мои
воспоминания будут обнародованы, и тогда чувства мои и без того будут
слишком понятны читателям, которые легко вообразят, в каком состоянии были
мы с г-жой де Сен-Симон. Скажу лишь, что в первые дни мы оба почти не
показывались на люди, что я хотел все бросить, удалиться от двора и от мира
и что потребовалась вся мудрость, все искусство и вся власть надо мной г-жи
де Сен-Симон, чтобы с превеликим трудом этому воспрепятствовать.
Усопший принц, сперва старший сын наследника, а потом и сам наследник
престола, родился сущим чудовищем и в ранней юности наводил на всех трепет.
Суровый и вспыльчивый, он не знал удержу и ярился даже на бессловесные вещи;
буйный и злобный, он не терпел ни малейшего сопротивления, будь то от самого
времени или от сил природы: на него нападало тогда такое возбуждение, что
страшно было, как бы с ним не приключился удар; он был неописуемо упрям и
подвержен всяческой похоти, вожделея к женщинам и в то же время, что
встречается редко, питая столь же сильную склонность совсем другого рода. Не
менее любил он и вино, и обильный стол, и беспощадную охоту, самозабвенно
обожал музыку, а также игру, причем проигрыш был для него невыносим и
выиграть у него было крайне опасно. Словом, он потакал всем своим страстям и
предавался всем наслаждениям; часто бывал он необуздан и поддавался