"Сен-Симон. Мемуары, книга 2 " - читать интересную книгу автора

протяженность пути, все тернии на нем; он все перенес терпеливо, твердо, а
главное, с благочестием праведника, который во всем прозревает Бога,
смиряется под его рукой, очищается в тигле, который уготовила ему эта рука,
благодарен Всевышнему за все, в великодушии своем желает делать и говорить
только то, чего требует от него долг перед государством и истиной, и столь
опасается проявить человеческую слабость, что сам себе ставит самые строгие
пределы справедливости и благочестия. Такая добродетель в конце концов нашла
себе награду еще в этом мире, и награду тем более заслуженную, что принц,
держась вдали от всего, не прилагал к этому никаких усилий. Я уже достаточно
описал этот поразительный переворот, почему и ограничусь здесь лишь
упоминанием о том, как министры поверглись к ногам принца, завладевшего
сердцем короля, какое влияние стяжал он в делах, в какую милость попал и с
каким тщанием стал входить в подробности правления. Теперь он больше, чем
когда-либо, усердствовал в делах правления и изучал все, что может ему
способствовать в этом. Он изгнал все науки, служившие ему развлечением, и
стал делить время, проводимое в кабинете, между молитвами, которые сократил,
и учением, которым занимался как можно больше, а остальные часы посвятил
королю, коего усердно посещал, г-же де Ментенон, о коей заботился, супруге,
коей свидетельствовал любовь и благосклонность, а так же уделял много
внимания своему двору, стараясь быть доступным и любезным. Чем больше король
его возвышал, тем старательней принц подчеркивал свое послушание ему; чем
больше уважения и доверия король ему оказывал, тем лучше умел он отвечать на
это приязнью, благоразумием, учтивостью, а главное, хранил сдержанность,
далекую от всякого искательства и тщеславия и начисто свободную от малейшего
самодовольства. В отношении секретов, своих и чужих, он был совершенно
непроницаем. Его доверие к духовнику не распространялось на дела; я привел
два незабываемых примера********, касавшихся дел, кои представляли огромную
важность для иезуитов, обратившихся с ними к королю; в обоих делах принц
всеми силами выступал против них. Мы не знаем, питал ли он большее доверие к
архиепископу Камбрейскому; судить мы можем только по тому, как он доверял
г-ну де Шеврезу и в особенности г-ну де Бовилье. Об этих двух свояках можно
сказать, что у них словно было одно сердце и одна душа на двоих; а
архиепископ Камбрейский вливал жизнь и силы в это сердце и эту душу. Их
преданность ему была безгранична, секретные сношения с ним постоянны; с ним
все время советовались и по важным, и по мелким делам политического,
общественного, домашнего свойства; он был к тому же воплощением их совести.
Принцу это было известно, и я всегда был убежден, основываясь, впрочем,
только на правдоподобии такого предположения, что принц даже обращался к
архиепископу за советами через посредство герцогов де Шевреза и де Бовилье и
что они укрепляли в нем столь несомненную и глубокую дружбу, уважение и
доверие к архиепископу. Следовательно, он мог рассчитывать и, бесспорно,
рассчитывал, что, разговаривая с одним из троих, он беседует со всеми троими
и слушает всех троих. Тем не менее его доверие к своякам было неодинаково:
если он и доверял кому-нибудь безгранично, то таким доверием, бесспорно,
пользовался герцог де Бовилье; однако в некоторых случаях герцогу не дано
было проникнуть в его чувства - например, в том, что касалось римских дел,
или дела кардинала де Ноайля, или некоторых его склонностей или
привязанностей: я видел это своими глазами и слышал своими ушами. Я был
близок к принцу только благодаря г-ну де Бовилье и думаю, что с моей стороны
не будет чрезмерным самоуничижением сказать, что во всех смыслах и во всех