"Осип Иванович Сенковский. Записки домового" - читать интересную книгу автора

утверждения Ивана Ивановича, кажется, не совсем угасают вместе с жизнию в
этих господах смертных. Мой приятель узнал, что его старуха при жизни страх
любила бостон[15]. Я думаю, что бостон тоже остается в костях! Он обещал ей
составить партию и сдавать всегда десять в сюрах: старуха, которая сперва
отговаривалась приличиями, была обезоружена и согласилась на его
предложение.
Ничего этого не зная, мы спокойно расхаживали с Иваном Ивановичем по
зале и говорили о домашних делах - он расспрашивал меня о дневных занятиях
своей молоденькой вдовы - я блестящими красками живописал ему ее
добродетели, - как вдруг дверь отворяется настежь и являются Бубантес с
своим изломанным женским скелетом, который начинает жеманно нам кланяться и
приседает на одной ноге почти до самого пола. Иван Иванович тотчас узнал
свою соседку и укрылся за дверью гостиной. Я, ничего не подозревая, старался
принять ее как можно вежливее, но Бубантес подбежал ко мне и шепнул: "Чурка!
зажигай свечи, лампы. Иллюминация! Бал!.. Мой друг, я даю у себя вечер.
Подавай карты!.. Да проворнее же, любезнейший! Скоро станут звонить к
заутрени". Я без памяти бросился исполнять его приказание, желая угодить
старинному приятелю, хотя и не понимал его затеи и даже, собирая по ящикам
огарки, украденные лакеями у ключницы, немножко дивился этим преисподним
манерам, которые позволили ему распоряжаться в чужом доме, как в своем
собственном болоте. Но огарки были налеплены по всем окнам и карнизам, лампы
налиты водкою, за неотысканием масла, ломберный столик поставлен, все
изготовлено, зажжено и устроено в одно мгновение ока. Комната запылала
великолепным освещением. Я намекнул Бубантесу, что мы встревожим всю улицу,
кто-нибудь увидит свет, да и нас в покоях: ведь это выходит видение!
"Ничего! - отвечал черт, - пусть их смотрят. Кто теперь верит в видения!"
Не знаю каким образом, но между тем как я занят был приготовлениями,
Акулина Викентьевна увидала своего кладбищенского соседа за дверью. Я не
берусь описывать шума, который раздался в зале вслед за открытием: это
превосходит все риторики сего и того света.
- Ах ты разбойник! - закричала наша гостья, с яростью бросаясь на
бедного покойника, - так ты здесь? Научу я тебя вежливости! Я тебе докажу,
голубчик, как должно обращаться с дамами...
Мои читатели уже знают, что нижняя челюсть была у ней оторвана и что
она носила ее в руке. Это, разумеется, поставляло ее в невозможность
говорить. Чтобы произнести приветствие, которым она встретила Ивана
Ивановича, она принуждена была взять эту нижнюю челюсть за концы обеими
руками, приставить ее к верхней и поддерживать у отверстий ушей. Когда она
говорила или, точнее, ревела, ее челюсти раздвигались так широко, как у
крокодила, и смыкались так быстро, как ножницы в руке портного, производя
при каждом слове страшное хлопанье костями и стук одних о другие, сухой,
скрежетный, пронзительный. Прибавьте еще при всяком движении трескучий стук
костей остальной части остова, дряхлого, разбитого, не связанного по
суставам. Ужаснее и отвратительнее этого я ничего не запомню по нашему
сверхъестественному миру.
- Ты мерзавец! ты мошенник, грубиян! - вопила она и вдруг, отняв от
головы свою подвижную челюсть, замахнулась бить ею Ивана Ивановича.
Черт прыгнул с своего места и стал между ними. Удар разразился на рогах
Бубантеса. Мой покойный гость был спасен. Надобно признаться, что эти
черти - благовоспитаны как нельзя лучше! Я не хочу унижать моих