"Михаил Семеновский. Тайная канцелярия при Петре Великом " - читать интересную книгу автора

что ваше величество не токмо ко мне недостойному, и к последней своей рабе,
к бедственной дочери моей, свою высокую милость не по заслуге простирать
изволите, и быть оной несчастливой при мне соизволяете, за которую милость
навеки ничем заслужить невозможно, и не смел бы повторительно сим моим
дерзновенно трудить ваше величество. Токмо обнадеживает и придает мне
смелость ваша высокая милость к бедственной дочери моей, которою милостию не
токмо во всех бедах своих всегда радовалась и от немилости и мучения
бессовестного мужа своего защищалась. К тому же усильно принуждает меня
натуральная отеческая нетерпеливость, смотря на сиротство и непрестанные
слезы, и на тиранские раны и увечье несчастливой бедной моей дочери, которую
бессовестный муж ее непрестанно не токмо лаял и бил, и людям своим ругать
велел и голодом морил..." Далее сановник, все более и более раздражаясь при
воспоминании об обидах дочери, повторяет известные нам подробности о
поведении Салтыкова, о заботах царевны Анны, наконец, о бегстве дочери в
Варшаву... "Упадая под ноги вашего величества, - заключал князь челобитье, -
слезно прошу сотворить со мною высокую свою милость, дабы несчастливую дочь
мою на прежнее мучение и убивство и мне на поругание и бесчестье к
бессовестному мужу ее не отдавать. А что оная принесла за собою в приданое,
не токмо то ее сущее возвратить, но и из его недвижимого, за ее напрасное
мучение и терпение, для оной воспитания милостиво приказать наградить, чтоб
оная в вечных своих слезах голодом не умерла, понеже муж ее не токмо оную
всю ограбил, и счастие, радость, здоровье, но и честь от оной безвинно
навеки отнял, и сделал не токмо хуже вдовы, но и последней сироты. О чем я
рабски чрез свою нижайшую суплику и у его царского величества слезно милости
просил. В чем на высокую вашего величества милость, как на Бога, надежду
имею, что по своему ко всем сирым милосердию, бедственную дочь мою в высокой
своей милости, для сего рабского слезного прошения оставить не изволите.
Вашего величества нижайший раб, князь Григорий Долгоруков".
Между тем нежный братец успел уже "намутить" пред Прасковьей насчет
царевны Анны, ее домашнего быта, двора и ненавистного ему и царице Петра
Бестужева. Прасковья стала гневаться на дочь, не отвечала на ее письма, либо
отвечала упреками, писала сухо... Анна Ивановна огорчалась гневом матери;
кроме того ее смущала мысль: может быть, гневается на нее, по наговорам В.
Ф. Салтыкова, и державный дядюшка с государыней. Она трепетала за себя,
трепетала еще больше за то, что у нее, чего доброго, отнимут, наконец,
гофмаршала. В минуты тяжкого раздумья герцогиня была неожиданно обрадована
письмом от государыни (т. е. от ее секретаря). Катерина Алексеевна
спрашивала царевну о житье-бытье, предлагала свое пособие, наконец, просила
сообщить подробности о поведении Салтыкова в Митаве. Как велика была радость
Анны Ивановны, можно заключить из ее длинного послания. Оно выведено
собственноручными каракульками на большом листу серой бумаги порыжелыми
чернилами; помещаем письмо буквально:
"Из Митавы, 4 день июля 1719 году. Государыня моя тетушка, матушка
царица Екатерина Алексеевна! Здравствуй, государыня моя, на многие лета
вкупе с государям нашим батюшком, дядюшком и с Государынеми нашеми
сестрицами.
Благодарствую, матушка моя, за миласть вашу, што пожаловала исволила
вспомнить меня. Не знаю, матушка моя, как мне благодарить за высокую вашу
миласть; как я обрадовалась, Бог вас, свет мои, самое так порадует. Еи, еи,
дарагая моя тетушка! Я на свете ничему так не радовалась, как нынче радуюсь