"Мария Семенова, Андрей Константинов. Знак солола (Меч мертвых)" - читать интересную книгу автора

Друмба неплохо понимала по-вендски. Ей подумалось, что имя подходило
ему, и не только из-за уродства. А он продолжал:
- Спасибо, что позвала меня в гости, но я обогреюсь у твоего очага
как-нибудь в другой раз. Мало любви между мною и теми, кто гостит сегодня
у конунга.
Девушка насторожилась:
- Уж не мстить ли ты собираешься тем, кто живет здесь под нашей
защитой? Страхиня покачал головой:
- Нет, я здесь не за местью. Я странствую, куда несет меня ветер, ибо
ни один вождь не рад кормить меня подолгу. Немногим я мил, когда кончается
поход и начинаются праздники и пиры.
- У нас, - хмыкнула Друмба, - больше склонны считать, что шрамы для
воина лучшее украшение. Подожди, пока уедут обидевшие тебя, и приходи
послужить ярлу. Если ты в самом деле храбр, Хрольв подарит тебе самоцвет
не хуже того, что сам носит на рукояти меча.
- Вот как?.. - проговорил Страхиня, помедлив. - Я смотрю, не ниже
всех ты сидишь за столом у ярла и его почтенной жены. А не расскажешь ли
ты мне еще про своего вождя и про то, как вернее заслужить его
благосклонность?
Боярин Сувор Несмеянович в датских домах бывал множество раз. И
мирным гостем, когда князь Рюрик посещал дружественных вождей. И едва ли
не чаще - во время немирий, когда отмщались старые обиды и наживались
новые. Он видел, как в вихре пламени и черного дыма рушились такие же
толстые земляные кровли, погребая мертвых - и с ними живых, кто оставался
внутри. Пока Сувор был молод и душа в нем не ороговела, его всякий раз
посещало - а вот строили люди, для достатка и любви строили, не для
вражеского поругания... Потом жизнь набила мозолей, заматерел, былую
жалостливость порастратил.
Сегодняшний пир удался потише вчерашнего. Оно и понятно. Вчера просто
веселились, знакомились, славили прибывшее посольство. Не принято у датчан
сразу заводить речи о деле, не почитают это пристойным. Раньше, говорят,
могли по месяцу и более жить в гостях, присматриваясь, позволяя заветным
речам вылежаться, созреть. О покупке коровы сговаривались, как на всю
жизнь, так корова та потом за троих и доилась. Теперь не то, ныне времена
настали нетерпеливые, да и народ измельчал. Стыд подумать - великое
посольство, присланное сразу двумя князьями, уже на второй день заговорило
о том, с чем ехало через море.
Вышел вперед Твердята Пенек, встал против почетного хозяйского места.
Сувор ревниво следил, как рядом с Твердятой одергивает вышитую свиту
толмач. Старый боярин тоже говорил по-датски, но плохо. Сувор говорил
лучше - небось жизнь прожил не в Ладоге, а, можно сказать, с датчанами бок
о бок. Однако доведись ему вершить переговоры, он тоже взял бы толмача.
Правда, в отличие от Пенька, не потому, что опасался бы не понять или не
надеялся изложить свою мысль на чужом языке. Толмач - честь послу. И, что
важно, - лишнее время подумать.
Умом Сувор был со всем этим согласен, только ревности умом не уймешь.
Хоть и числился боярин Твердислава Радонежича первейшей правой рукой, а не
властен был ни посоветовать старинному сопернику, ни даже подсобить ему
как толмач. И горько было от этого Сувору и тягостно на душе. И думалось,
что, хоть и прозывается Рюрик "князем великим и светлым", но - "сущим под