"Виталий Семин. Сто двадцать километров до железной дороги" - читать интересную книгу автора

И мы высидели это главное.
Матвеевна достала из шкафчика два полотенца и расстелила одно из них на
коленях удовлетворенно кивнувшего мне Ивана Антоновича, а второе подала мне.
- Я вам поснидать приготовлю, - сказала она в ответ на мой удивленный
взгляд. - Вы ж далеко йихали, устали.
Что-то вроде этого я уже начал подозревать.
- Нет, нет, - наотрез отказался я, - спасибо. Нам некогда.
- Тогда возьмите вот это, - заступила мне дорогу хозяйка, протягивая
большую буханку хлеба.
- Да что вы?! Да зачем мне это? - Я был по-настоящему испуган. Должно
быть, Галя, которая, судя по ее глазам, совсем не "как тот ягненок", сидит в
соседней комнате и прислушивается к этой безобразной сцене. - И Ивану
Антоновичу это совсем не нужно! - с нажимом добавил я, видя, что хозяйка
передает хлеб рыжему историку.
Но Иван Антонович будто не слышал меня. Он сидел, упрямо потупившись,
и, кажется, собирался "снидать".
Я вышел во двор. Насос мой был на месте. Я хотел уехать сразу, но потом
решил подождать. Ждать пришлось мне довольно долго. Иван Антонович все-таки
"снидал". Вышел он, прижимая к груди буханку хлеба.
- Андрей Николаевич, - сказал он, - вы молодой человек, вы не знаете...
- Отдайте хлеб, Иван Антонович! - Я не смотрел на него: он боялся
сейчас меня и почему-то не мог отказаться от этой дурацкой, безмерно
унижавшей и его и меня буханки хлеба. - Отдайте!
Он вернулся в хату.
Дальше я с ним не поехал, да он и не звал меня.


Глава третья

1

На учительской конференции я сижу рядом с дочкой моего хозяина,
Валентиной Григорьевной. Я уже получил какое-то представление о "специфике"
работы в местной школе - принимал экзамены у тех, кто имел переэкзаменовки
на осень. "Значит, что? - сказал мне директор перед тем, как мне идти на
экзамены. - Какое положение у нас с русским языком, вы уже знаете. Слышали,
как говорят местные жители? Ребята у нас тоже так говорят. Бессомненно, на
уроках мы проводим большую работу, но и те, кто имеет положительные оценки,
и те, у кого переэкзаменовки, пишут не так, как в городских школах. Значит,
что я вам могу посоветовать? Возьмите их на свою совесть, а в году будете с
ними работать, будете добиваться..."
Глаза у него при этом были светлые-светлые, чуть-чуть остекленелые -
пойди пойми, дружеский это совет, желание помочь или полностью отстраниться?
Фамилия одного из тех, кого я должен был взять на свою совесть, -
Парахин. Здоровый парень, ему скоро в армию идти. Учится он с перерывами,
года два зимовал с отарами на Черных землях. Ни отца, ни матери, ни старших
братьев - младший брат есть. Воспитывался у полуглухой бабки и с запозданием
научился говорить. Меня поразил его затравленный взгляд, именно
затравленный, - когда я у него что-то спросил. Сидит за партой крепкошеий,
загорелый, сильный человек, давит на парту тяжелыми локтями, медленно