"Виталий Семин. Тридцать лет спустя (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

предложил: под Баку есть соляные озера, надо набрать соли и поехать в Батуми
и Сухуми, где соли нет. Так и сделали. В два мешочка набрали соли, сколько
могли поднять, сели в поезд - в каждом поезде обычно было два вагона для
раненых, чаще всего третий и четвертый, - приехали в Батуми. За полдня
распродали соль, купили мандаринов и вечером - в Сухуми. Там продали
мандарины, купили орехов... Так и ездили. Ночевали на вокзалах или в поезде
в вагоне для раненых, днем торговали. Но спекуляция не шла. Не умели, что
ли. Голодали по-прежнему. Даже еще хуже. Каждая посадка в поезд - с бою.
Патрули снимают с поезда. Правда, если успеешь забраться в вагон к раненым -
едешь спокойно. К раненым никакие контролеры не входили, А если какой-нибудь
особо ретивый все-таки заходил, его тут же вышвыривали. И хорошо, если
только за дверь. Все-таки однажды их разлучили. Они взобрались на буфера
между вагонами, их стали стаскивать. Они - одноногие - отбивались изо всех
сил. Он отбивался яростнее и отбился, а напарника все-таки стащили.
Приехал в Тбилиси. Опасаясь патрулей, он обычно вставал на пригородной
станции, оттуда ехал в город трамваем. Но на этот раз он так ослабел, что не
стал вылезать на пригородном. На главном вокзале его взял патруль. Привели в
комендатуру: "Что в мешке?" - "Мандарины". Мандарины высыпали, обыскали и
отобрали деньги. "Иди!" - "А деньги?" - "Иди!" Ушел. Шел по улице и
ненавидел. Ненавидел здоровых, красивых мужчин, торговавших газированной
водой, шедших ему навстречу по улице. Он умирал. От голода, от раны, от
предчувствия, что вот-вот повторится приступ и он упадет посреди улицы и не
сможет даже отползти к тротуару. И мысли к нему шли такие: а что, если выйти
ночью с ножом на улицу и остановить какого-нибудь торговца газированной
водой? На вокзале он лег на лавку и вдруг увидел своего напарника. У того
был хлеб. Это был единственный человек, который был ему рад. Напарник
выслушал все, что с ним произошло. "Ладно, - сказал напарник, - поедем со
мной. У меня есть немного денег, опять развернемся, может, и повезет". Он
подумал, подумал - и отказался. Не получается, да и не по нутру. Утром пошел
в военкомат, но в армию его не взяли. "Куда ты, кацо! На твоем месте многие
были бы счастливы". Когда уходил, к нему подошел какой-то тип, предлагал
деньги за инвалидную справку. Много предлагал.
Вечером он уехал на Минводы. Там явился в комендатуру и сказал, что
отстал от воинского эшелона. "Какой эшелон?" Он назвал номер, назвал
селение, в котором, как он знал, стоял запасной полк. Его потащили
кособисту, потом на губу. На гауптвахте он отсидел десять суток, а затем его
отправили в запасной полк. Там его приняли, и два месяца он гонял строевую,
изучал миномет, участвовал в тренировочных стрельбах. И опять на фронт.
Посадили их на десантную баржу и ночью отбуксировали к Новороссийску на
Малую землю. Высадились сравнительно благополучно. Вытащили минометы, стали
зарываться в землю. Но земля эта - не земля, а мергель, слоеный камень,
щебень, идущий в цемент. Зарываться в такую землю - ночи не хватит. Утром их
накрыли огнем в их неглубоких окопчиках немцы со своих прекрасных позиций на
Колдун-горе. С анапского аэродрома шли "Мессершмитты-110". Мергель при
взрывах снарядов и авиабомб давал мелкие осколки, осколки били руки и лицо.
Кожа на лице стала вся в крапинках, как у шахтеров. В первый же день
половины прибывших ночью не стало. Ночью опять пришли баржи с пополнением и
водой, а днем опять почти половина прибывших погибла. Бывали дни, когда
пополнение вообще не приходило - немцы топили баржи еще на подходе. И тогда
сутки жили без воды, без еды, сутки в постоянной белой цементной пыли,